К прискорбию, реликвия вновь не задержалась у нового владельца надолго — в 1683 году ее у Шваха украл французский купец Жан Гринье, по явленному откровению сумевший отождествить ее черты с чертами того, кого еще на коленях матери научился чтить как Сент-Самуса. Будучи папистом, Гринье воспылал праведным гневом — как же, протестант, и имеет при себе святые мощи! — и, недолго думая, прокрался к Шваху под покровом ночи, раскроил тому голову топором и бежал с черепом на север. Вскоре, однако, его убил и обчистил дикий полукровка Мишель Савар. Хоть и был он неграмотный и далекий от святынь, череп взял все равно — с целью присовокупить его к собранию аналогичных, но значительно менее древних краниологических артефактов.

После смерти Савара в 1701 году его сын Пьер, такой же полукровка, продал череп с уймой других отцовских пожитков негоциантам из объединенной конфедерации индейских племен сауков и фоксов. Поколение спустя тот был примечен Шарлем де Лангледом у вождя в вигваме. Шарль, основатель гринбейской торговой колонии в Висконсине, выказал святыне надлежащее почтение и уплатил за нее ворох стеклянных бус; однако после его смерти пошла она по рукам сперва среди поселенцев в верховьях озера Виннебаго, затем в племенах у озера Мендота, пока не очутилась в начале девятнадцатого века у некоего Соломона Жуно, в новой милуокской фактории, пролегшей меж берегов реки Меномини и озера Мичиган.

Позже проданный Жаку Кабошу, очередному колонисту, череп был проигран не то в покер, не то в шахматы в 1850 году юнцу по имени Ганс Циммерман. Ганс, в свою очередь, пользовал его как пивную кружку — до тех пор, пока в один чудесный день, перебрав хмеля, не швырнул его с крыльца своей лачуги прямо в степь. Досточтимый сосуд угодил прямиком в глубокую нору луговой собачки, так что его нерадивый хозяин, протрезвев, не сумел найти его, да и вспомнить даже, куда тот запропастился, тоже не смог.

Так священный для многих поколений череп Тота Самуса, римского консула, любимца императоров и святого римско-католической церкви, укрылся под твердью растущего города. Почитаемый сперва темными обрядами луговых собачек, видевших в нем божество, данное свыше, далее он угодил в тяжкую немилость, когда грубые бесхитростные землеройки пошли на собачек ополчением — и вытеснили их со степи прочь. Им тоже не суждено было ликовать долго, ибо всех их погубила Канализация, проложенная людьми в той степи, и возведенные там дома, числом две тысячи триста три — и даже больше. Но вот наконец в одну роковую ночь произошло поистине знаменательное событие. Нежная Природа, содрогаясь в духовном экстазе подобно пене на издавна чтимом в тех краях напитке, низложила надменных, вознеся смиренных — и вот! Едва затеплился рассвет, горожане Милуоки узрели на месте прерии горы — и все кругом, покуда хватало глаз, преобразилось дивно. Сокрытые столетиями, явились на свет глубинные секреты Земли — а в сердце всего этого, прямо на рассыпавшемся дорожном покрытии, возлежал череп Тота Самуса — белесый и безмятежный в своем консульском чину, высоколобый, священный… и ровным счетом ни на что не претендующий!

Случилось так, что в городе Зете, многолюдном и многобашенном, произошел довольно обыденный столичный инцидент. Но не только лишь потому, что находился Зет на планете, где произрастала диковинная флора и господствовала невероятная фауна, отличался случай тот от похожих происшествий в Лондоне, Париже или любой другой изведанной столице.

Благодаря искусно скрытой нечестности пожилого, но проницательного чинуши казна Зета была истощена. Не сияли уж в казнохранилище бруски злата, уложенные штабелями, а над пустыми ларями плел изысканное кружево насмешник-паук. Когда наконец визирь Ялден ступил под сень темного хранилища и обнаружил кражу, вольготно обжившие подземелье крысы смерили его недобрыми взглядами, веля безмолвно — прочь, чужак!

Не велось учета с тех пор, как многие луны назад преставился старый хранитель Кишан, и велико было смятение Ялдена, когда обнаружил он вместо ожидаемого богатства пустоту. Низшие твари флегматично ползали в щелях меж плит, что мостили пол казнохранилища, но Ялден не мог позволить себе их животное равнодушие. Пропажа злата была очень серьезной проблемой, какую надобно было решить в кратчайший срок, и Ялдену не оставалось ничего другого, кроме как обратиться за советом к Урну, существу по природе своей весьма и весьма зловещему.

Урн, тварь крайне сомнительной природы, выступал фактическим халифом Зета. Он до поры пребывал во внешних безднах, но однажды ночью прибыл в Зет и был схвачен жрецами культа Шамит. Его чрезвычайно причудливое исконное обличье вкупе с умением виртуозно подражать виду других произвело на священных братьев впечатление. Дар Урна, в разумении их, открывал великие возможности, и потому в конце концов поименовали Урна пророком и Божеством, и было созвано новое братство ради служения Ему — а также провозглашения от лица Его жреческих указов и наущений. Подобно дельфийским и додонским[56] оракулам более поздних времен, Урн прославился как критичный судия и ниспровергатель тайн; по сути, от оракулов он ничем и не отличался, разве что древностью своею. И вот Ялден — легковерный, как и многие в то время и на той планете, — отправился в тщательно охраняемый и богато обставленный зал, где Урн размышлял и потакал внушениям жрецов.

Ступив под сень башни из голубой черепицы, в коей и находился тот зал, визирь Ялден, обуянный суеверием, поник плечами и в смиренной манере, сильно препятствовавшей его скорому продвижению, вошел внутрь. По обычаю стражи божества приняли его поклон и денежное подношение и удалились за тяжелые занавеси, чтобы возжечь курильни. Когда все было готово, Ялден пробормотал надлежащую молитву и низко поклонился перед странным пустым помостом, усыпанным экзотическими драгоценностями. На миг, как и предписывал ритуал, он застыл в этой позе, а когда поднялся, помост уже не был пуст. Беспечно жуя некое жреческое подношение, восседало на нем большое и тучное существо, едва ли поддающееся внятному описанию, заросшее короткой серой шерстью. Как поспело оно явиться за краткий миг, могли сказать только жрецы, но посетитель башни знал — перед ним сам Урн.

Смутившись, Ялден поведал о своем несчастии и попросил совета, вплетая в свою речь немного лести, что казалась ему уместной. Затем с тревогой он стать ждать ответа оракула. Аккуратно завершив свою трапезу, Урн поднял три маленьких красноватых глаза на Ялдена и властно прорычал что-то абсолютно невразумительное, после чего вдруг растаял в облачке розоватого дыма, который, казалось, шел из занавешенного алькова, где прятались жрецы.