Когда судно оказалось на траверзе румынского мыса Сату-Ноу, к борту подошел глиссер с эсэсовским офицером на борту.

– Оберштурмфюрер фон Фрайт, – представил его барон, как только этот, мощного телосложения и почти двухметрового роста обер-лейтенант СС возник перед начальником разведуправления. – Именно ему, уже имеющему опыт боевых операций в Польше и Франции, поручено командовать отдельной ротой СС, которая в качестве особой команды Службы имперской безопасности войдет в Измаил вслед за передовыми румынскими частями, чтобы вместе со службами «Вултурула» и сигуранцы наводить порядок на освобождаемых территориях Бессарабии. К слову, там мы планируем развернуть ее в батальон.

Ионеску снисходительно осмотрел германца с ног до головы и снисходительно произнес:

– Я предупрежу своих офицеров об участии роты СС в поддержании порядка на левобережье Дуная.

– Кстати, из уважения к румынской истории в штабных документах эта рота войск СС получила условное название «Дакский легион СС».

– Даже так? «Дакский легион»? Многообещающее название, – с легкой иронией на устах признал полковник.

– Считаете такое название германского штурмового подразделения неправомерным? – насторожился фон Гравс.

– Что вы, барон?! Неожиданным – это другое дело. Кто бы мог предположить: «Дакский легион СС»?! Я даже подумал, что уж нам-то сам Бог велел называть свои подразделения разведки и оккупационной жандармерии «легионами».

Получив разрешение бригадефюрера присесть к столу, командир роты СС воинственно прошелся взглядом, словно длинной пулеметной очередью, по панораме открывавшегося ему измаильского порта. Никогда еще этот австриец, формировавший свой нынешний отряд в Альпах, почти у истоков Дуная, не подступался столь близко к русским берегам и не представал почти лицом к лицу перед людьми, облаченными в красноармейскую форму. Когда его желваки нервно заходили под гладко, до синевы, выбритой кожей, вместе с ними задергался и небольшой багровый шрам, увенчивавший когда-то давно, возможно, еще в студенческой драке, рассеченный подбородок.

– Не унизительным ли будет для ваших воинов высаживаться на русский берег во втором эшелоне, после штурмовых отрядов румынской королевской гвардии? – вызывающе поинтересовался Ионеску. При этом обратился к оберштурмфюреру, хотя и на немецком, но с заметным австрийским акцентом, поскольку оттачивал язык союзников в основном в общении с австрийцами.

– После того как все атаки ваших гвардейцев захлебнутся, я выделю взвод для взятия этого варварского поселения, – повел эсэсовец в сторону городишка, тянувшегося к реке своими одноэтажными черепичными улочками и полуразрушенными бастионами старинной турецкой крепости.

– Вы столь невысокого мнения о боевой готовности румынских войск? – попытался сохранить великосветское спокойствие полковник.

– Я немного владею румынским, к тому же у меня хороший переводчик. Словом, мне пришлось общаться со многими вашими офицерами и солдатами. Все они патриотически стремятся вернуть в лоно Румынии действительно или мнимо принадлежавшие ей когда-либо земли. Но, по-моему, мало кто желает сражаться за них, еще меньшее число готово умереть во имя святой идеи сотворения Великой Румынии, и уж почти никто не верит в окончательную победу над русскими. Причем проблема здесь не столько в численности армии и примитивности ее вооружения, сколько в отсутствии идеологии.

– Ну, я бы не стал утверждать это столь категорично, – охладил полковник свое возбужденное самолюбие двумя глотками прохладного пива. – Возможно, наши фундаментальные имперские идеи не столь безоговорочно внедрены в народные массы, как в рейхе, тем не менее в последнее время наше радио, газеты…

– Короче говоря, господин полковник, – не позволил сбить себя с мысли фон Фрайт, – я бы сказал так: у вас, у румын, уже есть свой фюрер, но все еще нет своего Геббельса. А без него – самим, без опеки рейха, очистить зараженные коммунистическим фанатизмом территории, а главное, удержать их под своим контролем, вы не сумеете.

– Теперь вы понимаете, полковник, – не позволил барон фон Гравс прийти румыну в себя, – какого «фюрера буджацких степей» мы командируем для поддержки вашей военной разведки и сигуранцы?

– Попытаюсь оценить ваше благодеяние, господин генерал СС, – и на сей раз сдержанно отреагировал начальник разведуправления пока еще не существующего фронта. – Вот только оценивать стану уже на том берегу, – указал он в сторону русского берега, у которого появился пограничный сторожевик под флагом Советского Союза. – Так будет справедливее.

– И еще, – молвил фон Фрайт, с молчаливого согласия барона поднимаясь из-за стола, – посоветуйте командирам частей, которые топчутся в ожидании войны у мыса Сату-Ноу, чтобы они основательно укрепляли свои позиции. Русские будут сущими идиотами, если после третьей вашей попытки форсировать реку в районе измаильской базы флотилии не ворвутся на плечах ваших же солдат на этот стратегически важный мыс и не создадут на нем надежный плацдарм.

– Надолго оградив таким образом измаильский порт и все прочие стратегические объекты, – неожиданно даже для самого фон Фрайта развил эту мысль бригадефюрер СС, – не только от ваших десантов, но и от артиллерийских обстрелов прямой наводкой.

Заметив, что русский сторожевик пытается взять на себя роль бокового охранения, капитан «Дакии» откликнулся на эту заботу традиционными, во всех флотах мира принятыми приветственными гудками. Под эти же гудки командир «Дакского легиона» сошел по трапу на глиссер, который должен был вернуть его на Сату-Ноу.

Не успел Гродов дойти до начала квартала, в котором располагалось управление КНВД, как медведеподобный водитель машины, стоявшей у обочины, со свежей надписью «Хлеб» на борту будки, высунулся из кабины и почти на ухо ему прохрипел:

– В легковушке за углом, товарищ капитан. Ждут вас под аркой двора.

– А вы откуда знаете, что ждут?! – попытался удивиться Гродов, но, встретившись с суровым взглядом из-под косматых бровей, запнулся на полуслове.

– Да свои, капитан, свои, – с обезоруживающим добродушием успокоил его водитель, – не боись. – А еще через мгновение дверца кабины захлопнулась.

Капитан криво усмехнулся: поведение этого шоферюги вдруг живо напомнило ему сцену из какой-то книжицы о шпионах. Но ведь он пока еще не шпион, а главное, находится в своей собственной стране. Тогда к чему все эти страсти да предосторожности? Но улыбка его исчезла, когда он вдруг вспомнил случайно подслушанный недавно разговор двух мужиков у сельского магазина, у которого разгружалась старая хлебная «автобудка».

«У меня до сих пор мороз по коже идет, когда вижу, что подъезжает «хлебная», – прошепелявил один из подвыпивших мужичков, судя по всему, совершенно беззубый, с запавшими щеками. – Под «хлебные будки» энкаведисты как раз и маскировали свои машины, на которых приезжали по ночам хватать-арестовывать. И все в Одессе знали: кто в «хлебнушку» эту чертову попадал[34], уже никогда не возвращался. Так что мне еще повезло, меня прямо с поля взяли, с трактора, и под арест на милицейской одноколке везли, под конвоем сельского участкового. А вот с какой пьяни взяли меня тогда – так до сих пор и не пойму. Участковый тоже».