«Беги, – подумал он. – Ты знаешь, что нужно бежать. Пожалуйста, беги».

Он проводил взглядом девушку, которая, подхватив коробку, медленно шла в его спальню, к жестяной ванне, кувшину воды, который он там оставил, и дешевому мылу. Она шла, слегка покачивая бедрами, и напомнила ему танцовщицу, которую он видел всего несколько дней назад. Он представил, как приникнет губами к ее шее, как ее сердце затрепещет, словно крылья бабочки, и вздрогнул.

– Зачем она здесь? – спросил Габриэль.

– О, вот только не надо этого, – ответил Люсьен. – Уверен, ты легко догадаешься, и чем она зарабатывает себе на жизнь, и зачем она здесь. В этом нет ничего загадочного.

– Люсьен, – Габриэль надеялся остановить его. – Что ты собираешься с ней делать?

– Она не для меня, – сказал Люсьен. – Моя кровь тебя подготовила, но впереди окончательное преображение. Сегодня – твоя последняя ночь среди живых. Отведай ее крови и родись заново. Ее смерть – плата за твою вечную жизнь.

Габриэль покачал головой, отступая на шаг.

– Ну, перестань. Невозможно всю жизнь переливать вино из стакана в стакан, – усмехнулся Люсьен.

– На моих руках и так невинная кровь, – сказал Габриэль. – Этого более чем достаточно.

Люсьен рассмеялся:

– Так ты от этого пытаешься сбежать, верно? О, мой дорогой мальчик, скоро ты все забудешь, обещаю. Тебе предстоит купаться в реках крови, и одна капля будет значить не больше, чем одна звезда в узоре, покрывающем небосвод.

– Нет, – сказал Габриэль и направился к двери. Люсьен схватил его за руку, но он вырвался со всей впитанной вместе с кровью силой. – Мне все равно, что со мной будет, но я не стану причинять страдания другим.

– Станешь, – усмехнувшись, сказал Люсьен.

Габриэль бежал в ночь, и смех Люсьена звучал у него в ушах.

Люсьен нашел его спустя неделю. Габриэль сел на дилижанс и добрался до небольшой гостиницы недалеко от Марселя. Прошлую ночь он провел без сна, дрожа, обливаясь потом. Стук чужих сердец оглушал его даже сквозь стены. Холод проникал все глубже и глубже, сковывая его собственное сердце.

Открыв дверь, Люсьен улыбнулся. Он увидел стены общей гостиной, залитые алым, тела хозяина гостиницы, его жены и мальчишек, работавших на кухне и в конюшне. Габриэль, сидящий над одним из трупов, посмотрел на него с почти осязаемым отчаянием.

Разумеется, Люсьен убил ту девушку. Он в подробностях рассказал Габриэлю об этом, пока они возвращались в Париж.

Смерть украсила тобою свою тьму.

Альфред Теннисон

После наступления темноты на улицах правили вампиры. Они шли мимо, сверкая алыми глазами, их плащи развевались на ветру. Одни – с ирокезами и пирсингом, – корчили рожи встречным; другие бежали, держась за руки, в длинных развевающихся платьях; некоторые, с длинными волосами, в бархатных пиджаках, поигрывали тросточками из черного дерева. Кого-то окружала толпа, кто-то прогуливался в одиночестве.

Тана держалась ближе к домам и пряталась под навесами, стараясь оставаться незамеченной. Ее сердце бешено стучало, и она не могла оторвать глаз от противоестественной бледности и непринужденно изящных движений вампиров, не могла перестать смотреть в эти дьявольские глаза.

– К ним привыкаешь, – сказал Джеймсон, но Тана заметила, что когда вампир оказывался слишком близко от них, он слегка наклонялся и его рука тянулась к чему-то в ботинке.

Наконец Джеймсон остановился у зарешеченной витрины, на которой были выставлены серьги-скарабеи, лиловый плащ, лиловый зонт и несколько ярких париков. Вывеска над дверью, составленная из стеклянных бусин и осколков зеркала, гласила: «СТРАННЫЕ И ПОТЕРЯННЫЕ ВЕЩИ».

В двери было небольшое окошко, также закрытое металлической решеткой. Джеймсон дернул за шнурок звонка.

Через несколько секунд из окошка выглянула девушка. Увидев Джеймсона, она расплылась в улыбке, которая, впрочем, несколько поблекла, стоило ей заметить Тану. Защелкали замки, и дверь открылась, впуская их в тускло освещенное помещение.

Хозяйка оказалась высокой, с длинными рыжеватыми волосами, спадающими на плечи как львиная грива, и с ярко-зелеными, как бутылочное стекло, глазами. Золотые блестки покрывали ее щеки и веки. На ней был халат, похожий на кимоно, и казалось, что она только что встала с постели.

– Привет, – сказал Джеймсон с застенчивой улыбкой. Было похоже, что он несколько оглушен ее красотой.

– Привет, – ответила она. Казалось, она, затаив дыхание, ждет, что Джеймсон что-то скажет или сделает. Однако уверенность, с которой тот держался все это время, куда-то исчезла.

– Здесь можно купить почти все, – сказал он Тане. – У Валентины волшебный дар помнить, куда год назад положили то, что тебе нужно прямо сейчас.

Валентина улыбнулась.

– Год назад я тут не работала, – возразила она.

Джеймсон тоже улыбнулся, но так и не поднял на нее глаз.

– Вот поэтому я называю твой дар волшебным.

Тана посмотрела на вешалки с одеждой, стоявшие вдоль стены, и на чемоданы, набитые рубашками и пиджаками. Манекены были наряжены в платья и шляпки с блестками. Кое-где горели масляные лампы, отбрасывая на стены пляшущие тени.

По лестнице, стуча каблуками по деревянным ступеням, спустилась женщина. Услышав, что она приближается, Валентина отодвинулась от Джеймсона. Женщина оказалась старше всех, кого Тана успела встретить в Холодном городе. Ее длинные, тронутые сединой волосы казались тонкими, как паутинки – особенно на фоне черного платья. На шее висел тяжелый медальон из розового золота, а в ушах – ярко-голубые серьги почти того же оттенка, что и глаза.

– Ну что же ты стоишь, Валентина, – сказала она. – Закрой за нашими покупателями дверь. Мы же хотим, чтобы у нас они были в безопасности.

Валентина шагнула к двери, но Джеймсон ее опередил.

– Я пойду, – сказал он, поворачивая ручку и выходя на улицу. – Удачи, Тана. Пока, Валентина. До свидания, мисс Керкин.

– Останься, – сказала мисс Керкин, – выпей с нами чаю.

– Не могу, – ответил Джеймсон. – Но Тана здесь новенькая. Думаю, ей чашка чаю не помешает.

Мисс Керкин улыбнулась:

– Ты всегда обо всех заботишься…

Валентина заперла за Джеймсоном дверь, бросив на прощание долгий взгляд в зарешеченное окошко. Тана не поняла, почему он ушел так быстро. Может быть, тоже не любит запертые двери? Но, учитывая, что ее укусили примерно двадцать шесть часов назад, это она была опасна для хозяев, а не наоборот.

– Ну, – сказала мисс Керкин, – чем я могу помочь? Полагаю, ты хочешь что-нибудь продать. То, что украла у матери? Маленький медальончик, который бабушка подарила тебе, когда ты была совсем маленькой? Семейную реликвию?