«ты что, милок, детей продует!» Так что и намека на свежий воздух не было.

* * *

Когда до Москвы оставались считанные несколько станций, а часы с флуоресцентными стрелками на руке Евстигнеева показывали полночь, соседи угомонились, и он уже собирался было заснуть.

Но у него не получилось.

В ночную тишину с мерным перестуком колес ворвался громкий звук, и вагон, который шёл вторым за тепловозом, буквально затрясся а потом его еще и повело куда-то вбок.

Воздух тут же наполнился криками боли, видать пассажиров выбросило с верхних полок. А затем отчетливо потянуло дымом, и в окне показался огонь.

«Что-то случилось с поездом» — эта мысль словно молния пронзила голову Евстигнеева вместе с хаотичным всплеском других, — «неужели пожар⁈».

— Господи, спасите! Горим! Люди! Помогите! — надрывно кричали откуда-то сзади.

Доктор тут же подскочил к бабке и закричал ей:

— Давай, мать, выводи детей! Я помогу!

После чего тут же подхватил на руки двух самых младших. Они, как на зло, ехали на верхней полке и, упав, получили травмы. Левая нога у самого маленького неестественно вывернулась. Похоже, это перелом.

Муж бабки в это время был в тамбуре и, вместе с еще одним пассажиром, возвращавшимся в свой «Арбатский военный округ», офицером с разбитой головой, открывали заклинившую дверь. Вдвоем мужчины справились и сонные, полуодетые люди начали буквально выпрыгивать из злосчастного поезда.

Евстигнеев, в одних штанах и майке, даже без обуви, с двумя детьми на руках тоже прыгнул и чудом не полетел кубарем. Сдав детей на руки бабке он со словами «я врач» мельком осмотрел голову офицеру.

— Жить будешь, — выдал он свой вердикт.

А потом начал оглядываться.

И открывшаяся перед ним картина ясно дала понять, что произошло. Впереди лежали на боку два тепловоза. Тот, что тащил поезд и еще один, за которым виднелись грузовые вагоны с углем в таком же положении.

Первый вагон пассажирского поезда тоже лежал на боку и вокруг толпились люди, много людей.

Добежав до головы состава Владимир Михайлович налетел на мужчину в железнодорожной форме с погонами. Наверное, это был начальник поезда.

— Что случилось? Я врач, может быть кому-то помощь нужна?

— Составы столкнулись, доктор, — сказал он и схватился за сердце. Упал в руки Евстигнееву и прохрипел, — сердце, у меня нитроглицерин в кармане, помоги.

Владимир Михайлович тут же достал пузырек с таблетками, затолкал их в рот мужчине и проверил пульс. Так и есть. У того была тахикардия. Пульс буквально зашкаливал.

— Посиди тут пока что. Я посмотрю, может ещё кому помощь нужна. И где мы?

— Двадцать километров до Скуратово, Тульская область, — ответил тот, — да, доктор, посмотри.

К сожалению, поездным бригадам и нескольким пассажирам первого вагона помощь уже не требовалась. Железнодорожные катастрофы — страшная штука. Когда из-за ошибки или халатности лоб в лоб сходятся тысячи и тысячи тонн металла, то шансов у человека очень и очень немного. То что в итоге погибло всего 8 человек уже можно было назвать чудом.

А тут еще и второй вагон, который не сошёл с рельс, горел всё сильнее и сильнее. Поэтому те пассажиры, которые не получили травм, помогали своим менее удачливым попутчикам убраться подальше от вагона.

Да и пассажиры остальных вагонов уже покинули поезд и старались держаться от него подальше.

— Вы пересчитали пассажиров своего вагона? — спросил Евстигнеев у проводницы, когда оказался возле неё, свои босые ноги он к этому моменту окончательно сбил об гравий, и майка стала черной от грязи, — все здесь?

— Вроде бы да, — ответила она как-то неуверенно.

— Вроде бы? Думай, дура, все или нет? Ты за людей отвечаешь!

— Я не знаю, — ответила та, — что вы на меня орете?

— На соседнем месте студентка ехала, — вмешался в разговор мужик в окровавленной рубашке, — я её не видел.

Чертыхнувшись Евстигнеев побежал к вагону.

* * *

Владимир Михайлович на самом деле был очень храбрым человеком. Глядя на него, даже и не скажешь, что у этого тихого и незаметного мужчины в груди бьётся очень больше сердце.

Еще будучи старшеклассником он спас на осенней Зуше, притоке Оки, двух первоклашек. Несмотря на то, что не умел плавать прыгнул за ними в воду и вытащил. Сам чуть не утонул и подхватил в итоге двухстороннее воспаление легких, но спас. За что получил совершенно заслуженную медаль. Ну и решил идти не в строительный институт, а в мед.

Это потом, благодаря «удачной» женитьбе, он как-то потерял сам себя. Превратился в боксерскую грушу для своей жены. На работе орёл, пациенты и их родственники в нём души не чаяли. А дома так, бледная копия самого себя.

Но сейчас эти оковы спали, и он снова стал тем бесстрашным старшеклассником.

Поэтому, он не колебяасяь залез в вагон, чтобы спасти совершенно чужого ему человека…

* * *

Внутри всё заполнилось дымом. И, чтобы добраться до этой студентки нужно было пройти не меньше десяти метров.

Евстигнеев оглянулся и увидел, что дверь в купе проводницы открыта. Он тут же зашёл туда и увидел стопку полотенец и несколько бутылок минералки. То, что надо!

Он тут же обмотал свои ноги парочкой полотенец, а потом взял еще одно, не тратя время сбил горлышки сразу двух бутылок Ессентуков и щедро залил минералкой полотенце, которым обмотал лицо, оставив открытыми только глаза.

После чег7о глубоко вдохнул и пошёл вглубь горящего вагона.

Из-за дыма он не сразу увидел девушку. Та лежала без движения на полу, придавленная целой горой чемоданов.

Раскидав багаж он рывком поднял девушку и взял её на руки. Та была без сознания, хотя и живая. По крайней мере, он на это надеялся. Но сейчас было некогда проверять точно.

Возвращался к выходу он долго. Импровизированный респиратор уже не помогал, да еще и загорелся пол. Так что ему пришлось буквально идти сквозь огонь.

Но он справился и, как и минутами ранее, спрыгнул на железнодорожную насыпь с ношей в руках.

Сорвал с себя измазанное сажей полотенце и тут же занялся девушкой.

Та не дышала, и пульса не было. Зрачки тоже не реагировали на свет. Все признаки клинической смерти на лицо. Случай для учебников.

Правда за каждым параграфом в тех самых учебниках скрывается чья-то жизнь. Жизнь которую нужно спасти.

Поэтому Евстигнеев тут же начал сердечно-легочную реанимацию, искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.

Не тот, который показывают в фильмах, со слабыми практически незаметными движениями, а настоящий, как учили в первом меде.

Массажем сердца, от которого ломаются ребра.

— Давай, девочка, давай! — хрипел он, когда пытался завести сердце, — давай, живи! Тридцать сильных компрессий и два искусственных вдоха. И снова, а потом еще и еще, и еще. Столько сколько требуется! Он же советский врач и мужчина который может. А если может, то должен!

Позже он узнал, что «держал» эту студентку почти десять минут.

Десять долбаных минут этот скромный и тихий мужчина с кризисом среднего возраста и грымзой женой, оставшейся в солнечном Крыму, не давал умереть той, которая и была причиной появления Евстигнеева в этом проклятом поезде.

А потом к ней вернулись пульс и дыхание.

Как раз в тот момент, когда до поезда добралась помощь. Пожарные и врачи. Правда он их уже не видел. Едва появились коллеги, как Евстигнеев и сам потерял сознание.

* * *

Спустя неделю в Скуратовской районной больнице:

— Ну что, Михалыч, — Петр Федорович, начальник и друг Евстигнеева лучился оптимизмом. Как и всегда, этого лысого и полного мужчину не могло ничего сбить с панталыку. Наверняка даже ядерный взрыв он пережил бы с присущей ему жизнерадостностью, — местные коновалы признали тебя транспортабельным. Так что я забираю тебя к нам. Долечиваться будешь уже у нас. В первой градской.

А долечиваться Евстигнееву было необходимо. Инфаркт, когда тебе нет еще и пятидесяти это такая штука, с которой не шутят. А именно его он и словил в ту ночь. На адреналине и морально волевых держался, а когда доктор уже выполнил свой долг, моторчик и сломался. Только чудом откачали.

— Петрович, тут лежит одна девушка, Татьяна Александровна Михайлова. Её три дня назад перевели из интенсивной терапии. Можно и её к нам забрать? — спросил Евстигнеев.

— Ага, рыцарь в грязной майке и с босыми ногами хочет проследить за судьбой спасенной им прекрасной девы? Что ты удивляешься? Мне местные уже успели всё рассказать о твоих геройствах. Мне только непонятно, где твоя гадюка ЦУМовская?

— В прошлом, я с ней развожусь.

— А вот это правильно, дружище.