Джонатан встревожился. Художники, конечно, могут позволить себе говорить такие вещи.

– А кто не любит вашу кожу? – спросил он и послал ей самую очаровательную улыбку.

Весь бальный зал пришел в движение, когда Джонатан позволил себе такой необдуманный шаг. Веера заработали взволнованнее, брови дам изо всех сил сопротивлялись, чтобы не нахмуриться, но только потому, что это приводит к появлению ранних морщин.

До него слишком поздно дошло, что именно из-за подобных проступков можно заработать пощечину. На память пришла леди Филиппа Уинслоу.

Это был его промах.

Кожа у леди Грейс действительно была без изъяна. Все остальное, вероятно, тоже. Соразмеренные пропорции бюста подчеркивало платье модного фасона. Бюст смотрелся аппетитно, был молочно-белым и нежным. Однако Джонатан не мог себя заставить проявить достаточно интереса, чтобы взглянуть на вырез платья, хотя еще неделю или две назад мечтал бы об этом ночью и днем. Леди Грейс была потрясающе красивой девушкой, если не считать характерного для нее огромного, впрочем понятного, тщеславия, которое Редмонд и использовал, чтобы заманить ее позировать для карт.

И в самом деле! Он должен быть любезен с ней. Разве много усилий от него это требует? Джонатан был настолько хорошо воспитан, что мог бы стать никем, но остаться при этом любезным.

– Вы действительно собираетесь выбрать себе невесту с помощью карт, мистер Редмонд?

Смелый вопрос. Джонатану он нравился. И ни разу не наскучил.

– Где вы об этом услышали? – лениво спросил он.

– Все говорят.

Редмонд улыбнулся.

– Это все довольно произвольно, правда? И излишне самонадеянно. Если я выберу себе невесту таким способом, можно ли рассчитывать, что и она выберет меня?

Ему было интересно, что леди Грейс ответит на это.

– Вам же прекрасно известно, мистер Редмонд, что вы – главная добыча сезона.

И это сказала женщина, которая сама ею являлась.

А что он? Джонатан подумал, что каждый сезон нуждается в такой фигуре. И разве мало титулованных кандидатов было выставлено в этом сезоне? Хотя состояние Редмондов стоило многих титулов.

– Я слышал, моей рекомендацией является определенных размеров сумма, – скромно заметил он.

Джонатан должен был действовать осторожно. Меньше всего ему хотелось, чтобы леди Грейс пришла к выводу, что две главные добычи сезона – прекрасная пара.

Но, кроме того, ему хотелось продать как можно больше игральных карт.

– И опять вы можете представить что-нибудь более романтичное, чем позволить судьбе выбрать вам пару? А что такое выпадающая вам карта, если не судьба?

«Судьба» – единственное слово, которое услышала леди Грейс. Ее большие васильковые глаза приняли мечтательное выражение.

– Так вы верите в судьбу? – выдохнула она.

А он верил? Это слово моментально вызвало в памяти ту чертову цыганку Марту Херон, и все его существо встало на дыбы.

Джонатан уже открыл рот, чтобы ответить с вежливой насмешкой, но тут краем глаза заметил какое-то движение в дальнем конце бального зала. На самом деле то было неясное впечатление от блестящих волос, от текучей врожденной грации. Так, дикое животное, например лисица, скрывается в своем убежище.

– Да, – только и сказал Джонатан.

Без лишних слов, не дожидаясь последних аккордов вальса, он бросил удивленно открывшую рот леди Грейс и решительно зашагал через бальный зал. Вслед ему поворачивались головы, раскачивались плюмажи на тюрбанах.

Веселые люди тут же заполнили коридор, и Джонатан скоро скрылся из виду. Так быстро пропадает след на воде.

Томми пристроилась у стены рядом со статуей Дианы – древнеримской богини охоты. Глаза опущены, веер медленно колышется под подбородком. Она холодно и тихо ненавидела леди Грейс Уэрдингтон.

В ней многое вызывало ненависть – диадема, укрепленная в золотых волосах, будто она считала себя белокурой королевой, улыбка, которой она словно намекала на то, что все присутствующие в бальном зале являлись ее подданными, или шелковое, до боли стильное платье лилово-голубого цвета, такого же, как пара тех незабываемых глаз. Платье наверняка стоило целое состояние.

Но прежде всего Томми ненавидела леди Грейс за руку, которая лежала у нее на талии. Тем не менее Томми не могла отвести глаз от этой руки.

В глубине своего рационального сознания, которое еще не пришло в норму и не обрело полную силу после того опрометчивого поцелуя, она понимала, что все это – абсурд. Потому что Томми точно так же могла бы надеть диадему, если бы таковая у нее имелась, и точно так же улыбаться, и, безусловно, кто-нибудь назвал бы ее красавицей, и его не обвинили бы в лести. Если кто-то предпочитает блондинок, ну так и что?

Мужчина, вальсировавший с леди Грейс, – во второй раз за вечер! – судя по всему, относился как раз к таким ценителям.

Наверняка он дни и ночи проводил с блондинками. И если бы только в обществе, если бы только кружа вальсы и рилы! Но одно дело – догадываться. И совсем другое – быть тому свидетельницей.

Редмонд тоже улыбался. Почему видеть эту улыбку, предназначенную прекрасной белокурой женщине, было для Томми как острый нож, она не могла понять. Тем более что она испытала огромное облегчение от того, что он не появился в салоне на прошлой неделе. И Томми смогла позволить себе флиртовать то с одним, то с другим мужчиной. Она коллекционировала комплименты, одаривала шармом и поднимала настроение. Всем, кроме себя.

Это было мучительно. Но она не могла перестать смотреть на него украдкой. Скрываясь за статуей. И за париком графини Мирабо.

Сегодня графиня выглядела, как одна из придворных дам «короля-солнце» со своим высоким, напудренным париком, наклеенными мушками и длинными, как шлейфы, рукавами. Опираясь на трость двумя руками, она отыскала скамью у стены, достаточно длинную, чтобы разместить на ней свой расшитый бисером туалет, и принялась наблюдать за происходящим со слабой очаровательной улыбкой на губах, покачивая головой в такт музыке. Все, что требовалось ей на балах теперь, – это сидеть на бережку реки сплошного веселья и наблюдать, как та протекает мимо.

Она уговорила Томми отправиться вместе с ней просто в качестве провожатой. Теперь Томми жалела, что не подумала как следует заранее. Она так крепко стискивала веер, что у того ручка трещала. Томми вдруг испытала незнакомое ей доселе желание сбежать, как будто какой-то неведомый хищник загнал ее в угол. А еще ощутила себя невидимкой. Ирония заключалась в том, что обычно она держалась так, словно несла на голове воображаемую тиару, – именно ей были адресованы все улыбки, все внимание. Однако никто не ожидал появления Томасины де Баллестерос здесь, среди блестящих аристократов, среди женщин, которые могли украсить собой знаменитую колоду «Бриллиантов чистой воды» Джонатана Редмонда, и среди мужчин, которые посещали ее салон и лезли вон из кожи, чтобы добиться ее расположения. Она просто была не к месту. И ее платье, лучшее ее платье, казалось самым обыденным.