– О, это, должно быть, та самая печатная мастерская, про которую говорил Аргоси. Помнишь, карточные колоды «Бриллиантов чистой воды»?

Марианна, маленькая брюнетка с бойкими черными глазами, немедленно встревожилась. Она считала себя таким бриллиантом. Конечно, у нее имелись основания для этого, так как определенное количество мужчин одаривали ее комплиментами в нынешнем сезоне.

– Что ты хочешь этим сказать? – требовательно обратилась она к брату. – Карты с бриллиантами чистой воды?

– Либман собирается напечатать колоды карт с лицами самых красивых девушек общества в различных образах. Скажем, леди Уэрд… э… или ты в виде дамы пик.

Она прищурилась.

Самые красивые девушки!

– А почему в кресле сидит леди Грейс Уэрдингтон?

– Не знаю. Может, ее пригласили? Говорят, Джонатан Редмонд до конца этого года выберет себе невесту из этой колоды. – Он хохотнул и покачал головой. – Ну, что ты хочешь – Редмонд!

Сестра ахнула.

– Он действительно собирается так поступить?

Марианна уверила себя, что влюблена в Джонатана Редмонда, и очень страдала, когда стало понятно, что он не влюблен в нее. Прежде всего она, конечно, влюбилась в идею Джонатана Редмонда, поскольку он был просто недосягаем и все его желали. Жадное томление и конкуренция заставляли ее страдать, а разве страдание не означает любовь?

Брат, который и не догадывался о ее переживаниях, пожал плечами.

– Кто же знает? Но ему чертовски везет в карты, может, повезет и на этот раз, как бы там ни… Ты куда? У нас ведь через несколько минут встреча с Аргоси.

Марианна толкнула дверь в мастерскую Клауса.

– Зайди за мной немного позже, Гарри. Я хочу, чтобы мой портрет тоже напечатали.

И леди Грейс Уэрдингтон и Марианна Линли сделали все, чтобы не встретиться глазами, когда одна выходила на улицу, а другая входила в мастерскую.

Приглашения продолжали сыпаться на городской дом Редмондов. Джонатан принимал их и с облегчением и удовольствием посвящал себя знакомому времяпрепровождению, когда можно было не переживать в известной степени из-за того, что его вдруг подстрелят, или арестуют, или утопят в реке. Разговоры были вполне предсказуемы, и он мог вести их сам, не обращая внимания на часто сменяемых белокурых собеседниц. И если честно, на той неделе времени, чтобы посетить салон, не находилось.

А вот по ночам все было по-другому.

– Mein Freund! У тебя вид, словно ты не спишь ночами, – воскликнул Клаус, когда они склонились над книгами.

Что соответствовало истине.

Одиночество в постели – вот что испытывал Редмонд. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникало лицо Томми в тот момент, когда он поцеловал ее. Нежное, потрясенное, беззащитное. Он снова ощущал под собой ее выгнувшееся тело, податливое, как пламя. И вспоминал, как ее руки гладили его по спине. И ее губы.

О, ее губы! Это чудо!

Целовать Томми было то же самое, что постепенно узнавать ее – раз за разом открывать для себя что-то новое. Джонатан даже не представлял, что поцелуй может быть сродни удару в голову. Самый лучший удар из всех ударов.

Он увидел звезды.

Такого с ним никогда не было. Словно подожгли солому, и пламя распространилось с гигантской скоростью. Желание, такое всепоглощающее и одновременно грубое, от которого сотрясло все его тело, ошеломило так, что он остановился. Что бы там ни говорили про Джонатана Редмонда, он был человеком здравомыслящим. Ему было много чего известно про самоконтроль. Он мог бы взять Томми прямо там, на берегу, быстро и жестко. Джонатан легко это себе представил.

Даже дыхание участилось.

Нет! Ему все-таки хватило ума остановиться. Это был не страх. Это был здравый смысл.

И все же… У Джонатана возникло ощущение, что тех прикосновений к ней ему не хватило.

Возможно, еще бы немножко, и тогда предел желания был бы достигнут.

Он подумал, что это похоже на мысленную беседу опиумного наркомана с самим собой после первой дозы.

– Я очень много думаю по ночам о нашем деле, Либман.

Которое процветало, как он и предсказывал. Первый спешный тираж напечатанных и распространенных карт с членами королевского двора разошелся в мгновение ока. Несмотря на их высокую цену (два фунта!), последовали еще заказы от нескольких лавок в пассаже «Берлингтон-Аркейд». «Олмак» заказал сотню колод, а клуб «Уайтс» – двадцать пять. Еще добрую сотню заказали по крайней мере пять различных игорных заведений. Клаус даже начал грезить наяву о том, чтобы установить второй печатный станок, в то время как Джонатан – о том, чтобы удвоить прибыль.

С таким уровнем продаж им потребуется всего несколько недель, чтобы окупить вложения Томми.

– А я каждый день пользуюсь плодами его, – мечтательно сказал Клаус.

Поток красивых юных леди, которые приходили сюда, посидеть в витрине, пока их нарисуют, не ослабевал.

Это была ярмарка тщеславия и конкурентных преимуществ, парад ледяных взглядов и холодных плеч, когда сливки женской части молодого лондонского общества прибывали в помещение «Клаус Либман и Ко.». Красавицы сидели в витрине и позировали Виндхэму, который быстро стал знаменитым. Пешеходы на Бонд-стрит замедляли шаги, чтобы полюбоваться на леди.

Не было ничего удивительного, что Аргоси тоже проявил интерес к коммерции. Наверняка, из-за женщин он стал завсегдатаем мастерской на Бонд-стрит.

Количество заказов росло. Сотнями. Двести штук за один только следующий день, после того как они развесили на улицах плакаты с рекламой «Клаус Либман и Ко.».

– Чьи лица мы отберем для последней колоды?

– Думаю, бросим жребий, – рассеянно ответил Джонатан.

Он пытался представить, в какую колоду можно поместить Томми. Если только в «Самые проблемные женщины Лондона». Мужчины повалят к ним толпами, чтобы купить карты и поблагодарить за предостережение. Такую колоду можно будет обновлять каждый год. Прямо как календари.

Джонатан мысленно усмехнулся. Какая отличная идея!

– Ты действительно собираешься выбрать себе невесту с помощью карт, Редмонд? – Либман горел желанием. Ему должны нравиться простые стечения обстоятельств.

Джонатан подумал о бале, на котором ему нужно было быть этим вечером, и обо всех женщинах, с которыми придется танцевать.

– Ну конечно, мой дорогой Клаус. Ты можешь придумать другой, лучший способ выбрать невесту?

Клаус – немец и безудержный оптимист – не понял тонкую иронию, заключенную в этих словах.

Раз, два, три… Раз, два, три…

Этот «Суссекский вальс» Джонатан мог танцевать хоть во сне. И был готов заснуть прямо сейчас, хотя прекрасная блондинка, которая опиралась на его руку и на чьей талии лежала его рука, судя по всему, даже не догадывалась об этом.