-За это не переживай, с бл*дями я пока завязал. У меня теперь, видел, какой цветочек аленький, - это прозвучало так цинично, что у меня заныло в груди.

-Видел. Уже не знаешь, как извратиться, - неодобрительно фыркнул Петр Михайлович. –И не жалко тебе? Совсем ведь девчонка.

-Ну, не я, так – другой, - следует небрежный ответ, от которого обида подступает острым комом.

-В конец ты оскотинился, Серега.

-У тебя это «в конец» было еще лет двадцать назад.

-Да ты каждый раз умудряешься самого себя переплюнуть. Вот на кой тебе эта девчонка?

-Влюбился, - со смешком парирует Сережа, отчего мое сердце сбивается с привычного ритма, чтобы в следующее мгновение болезненно сжаться.

-Угу. Вон у меня Казбек тоже каждую весну «влюбляется».

-Ну, против природы не попрешь.

-Распущенность это, Серёжа, а не природа!

-Ладно, хорош брюзжать. Тащи лучше свою медовуху, мать помянем. Два года ведь на днях.

-Да, два года уже моей Танюши нет, - тяжело вздохнул Петр Михайлович и не скрывая горечи, признался. – Хотя мне, что два года, что день – всё одно… Нет её, и я, как неприкаянный. Вроде хожу, дела делаю, ем, сплю, а зачем? Хрен его знает. Ни радости, ни смысла. А на тебя смотрю и вообще тоска берет: ты ведь бедолага так всю жизнь живешь, даже не понимая, чего лишен.

-Ну, я, заметь, не жалуюсь, а вы все со своим этим высоким и чистым носитесь, как с писанной торбой, и ноете на каждом углу. Так кто из нас бедолага?

-Да ну тебя на хер! Неисправимый дурак!

Сережа засмеялся, Петр Михайлович же, судя по всему, направился за медовухой, поэтому мне пришлось спешно покидать свое укрытие, чтобы не быть уличенной в подслушивании.

-О, наконец-то! С лёгким паром, красавица! Я уж хотел идти за тобой, думал, угорела там, – объявил Серёжа, когда я зашла в беседку.

-Я задремала, - сев напротив, неловко отвожу взгляд, не в силах видеть его довольное лицо. После всего услышанного внутри у меня был полнейший раздрай. Я не знала, что думать и как быть. С одной стороны, обвинить Сережу не в чем: по сути ничего такого он не сказал, но с другой – сам тон его рассуждений был отвратителен и задевал за живое. Я пыталась понять, когда этот мужчина настоящий: когда ласково шепчет все эти нежности «малышка, Сластёнка, маленькая» или, когда пренебрежительно бросает «цветочек аленький» и «не я, так – другой»? Но сколько ни силилась, не могла, потому что он и в том, и в другом случае казался до невозможности искренним, и меня это пугало.

Ведь нельзя быть настолько ласковым, открытым, как мальчишка и в то же время до омерзения циничным даже жестоким. Ведь нельзя?

***

-Настёна, ау, - пощелкал Серёжа пальцами у меня перед лицом.

-А? Что? – вздрогнув, вышла я из оцепенения.

-Я говорю, иди в дом, ложись спать, а то сидишь носом клюешь.

-Нет, я… я чай хочу, - протараторила я, придя в ужас от одного лишь слова «спать». Не готова я вот так… когда у меня чувства, а у него просто… «природа».

-Чай с мятой, - предупредил он, поднимаясь из-за стола, чтобы взять стоящий на лестнице чайник.

-Отлично, мой любимый.

-Сахар?

-Да, две ложки и молока, если есть.

-Похоже на бурдомагу, - заключил он, ставя передо мной кружку с чаем мутно –молочного цвета.

-Никакая не бурдомага, - вдохнув аромат мяты, пригубила я напиток, балдея от разливающегося на языке мягкого холодка, но тут же поперхнулась, когда Сережа сообщил:

-У тебя телефон звонил несколько раз. Позвони бабке, предупреди, что приедешь завтра.

Сглотнув тяжело, собираю волю в кулак и твердо произношу:

-Я не хочу оставаться здесь на ночь.

-А где хочешь? – следует небрежный вопрос. Сережа садится напротив и чиркнув зажигалкой, проезжаясь по моим натянутым нервам, делает затяжку.

-Дома, - холодно парирую, с вызовом взглянув на него сквозь пелену сигаретного дыма. Меня трясет от напряжения и какого-то непонятного страха. Смотрю в эти прищуренные, насмешливые глаза и кажется, будто они видят меня насквозь. В следующую секунду убеждаюсь, что вовсе не кажется.

-Подслушивала? – с невозмутимым видом обескураживает меня Сергей Эльдарович.

На мгновение теряюсь, краска стыда опаляет щеки, но я тут же давлю в себе панику, и вздернув подбородок, язвлю:

-Ну, что ты?! Цветочек аленький разве может?

Он усмехается и таким тоном, словно мы о погоде говорим, спрашивает:

-Обиделась?

-А, по-твоему, не должна? – вырывается у меня шокированный смешок.

-Не должна, - соглашается он с мягкой улыбкой, словно ведет диалог с неразумным дитем. Но прежде, чем я успеваю возмутиться, поясняет. – Послушай, Настюш, я понимаю, что тебе нужны все эти разговоры о любви и обещания…

-Да не нужны мне никакие разговоры и обещания! Я просто не хочу совершить ошибку.

-Тогда не живи и не будешь ошибаться, - заявляет он, вызывая у меня желание врезать ему. Но следующая фраза гасит этот кровожадный порыв. – Жизнь - это ведь не уравнение, в котором есть правильный ответ, маленькая. Это всего лишь тот или иной выбор, и никто не знает, к чему он в конечном счете приведет: начало ли это чего-то серьезного и на всю жизнь или просто очередной опыт. Но как по мне, заморачиваться этим в твои годы – пустая трата драгоценного времени. Молодость дана, чтобы жить свободно от условностей: пробовать, изучать, ошибаться, менять, меняться самому, набираться опыта, и в конечном счете, сделать наиболее подходящий для себя выбор, чего бы он не касался.

-Как у тебя все просто, - хмыкнула я, не зная, что ответить на эти жизнеутверждающие слова.

-А зачем усложнять, Сластён? Нам ведь с тобой хорошо, интересно, весело. Тебе этого мало на данном этапе?

Вздыхаю тяжело и нехотя признаю справедливость его доводов:

-Нет.

-Тогда прекращай грузиться из-за бестолкового трепа. Я просто люблю провоцировать людей, вот и несу, порой, всякую херню. Иди лучше ко мне, - похлопал он по сидению рядом с собой. Из чистого упрямства я, конечно же, покачала головой, но надолго меня не хватило, когда он стал приговаривать. – Иди – иди, цветочек мой аленький, самый сладенький, ароматный и душистый …

-О, Господи, замолчи! - не выдержав, рассмеялась я.

Не знаю, может, кому-то и хватило бы здравого смысла не поддаваться обаянию этого мужчины, но увы, это был не мой случай. Его по-мальчишески задорная улыбка не оставляла никаких шансов, а уж когда я подошла к нему, и он усадил меня к себе на колени, все мои страхи и сомнения в очередной раз растворились в его крепких объятиях. Он покачивал меня из стороны в сторону, кормил с ложки пловом, рассказывал забавные истории из своего детства, и мне было так хорошо, что я готова была остаться здесь не только на ночь, но и на всю жизнь. Даже снилось что-то такое, пока я дремала в кресле-качалке, дожидаясь его из бани. Но по возвращению он сказал, что мы уезжаем. У него появились какие-то срочные дела, поэтому фантазии о сельской романтике пришлось отложить в далекий ящик.