— Так вот, нам необходимо в срочном порядке сделаться английскими пролетариями, металлистами. Остальное понятно.

— Обязательно этим и займемся. От скуки я не прочь повалять дурака.

— Очень приятно слышать это. Я решил привлечь к этому делу вас, так как привык с вами работать и знаю ваш характер. Но дело это безотлагательное.

— А вы думаете — я предлагаю тянуть? Сейчас от всенощной придет Юля. Я прощусь с ней, и весь к вашим услугам.

Еще до прихода из церкви Юлии Аркадьевны я успел рассказать Долгорукому в общих чертах все дело. Спросил его совета, как действовать.

— Ничего нет проще, — ответил Долгорукий. — Три дня мы займемся в какой-нибудь слесарне, перепачкаем там руки в масле и выучимся ругаться по-английски. Потом сфабрикуем документы и выедем на место назначения. Как определиться на службу, придумайте вы. А войти в коммунистическую группу сумею я. С удовольствием проделаю с вами всю кампанию. Хотя должен сказать, что она меня мало радует. Я не чувствую риска, — ведь расстрелять нас за это дело не могут.

Мы кончали третью бутылку вина, когда из церкви вернулась жена Долгорукого. Она была бледна, и от нее пахло ладаном. Должно быть, она устала от долгого стояния. Очень тихо она рассказала мне, что несколько русских дам-эмигранток сняли квартиру на четвертом этаже и оборудовали ее под церковь. Сами сделали иконостас из золотой бумаги и акварелью нарисовали иконы. Служит священник-эмигрант из придворного царскосельского собора. Они выписали его из Берлина. Скоро будут певчие и люстра, и тогда она пригласит меня ко всенощной.

Я согласился с тем, что это вещь интересная. Но долго разговаривать о церкви я не мог. Нам нужно было еще в этот же вечер повидаться с Гропом.

Я сказал княгине, что через несколько дней мы с Долгоруким уезжаем на охоту. Княгиня тяжело вздохнула и закрыла глаза.

Через полчаса мы уже шептались с Гропом в тихом кабачке. Я рассказал ему наш план, он его дополнил. Он посоветовал нам пройти ускоренный курс слесарного дела в мастерских Интеллидженс Сервис на Даунинг-стрит. В подвалах под службой, оказывается, имеются прекрасные станки и слесаря, у которых можно научиться резьбе по металлу и ругательствам. Вопрос о хороших документах был, по мнению Гропа, гораздо сложнее. Но и тут он нашел выход из положения:

— Мы составим вам, джентльмены, такие документики, что в них сам черт ногу сломит. Вы — металлисты из Австралии. Были мобилизованы в мировую войну и сражались на французском фронте. Хорошо. Потом вас в конце войны перекидывают в Архангельск, и вы попадаете в плен к красным. Дальше идет раздвоение. Начальству вы будете говорить, что бежали из плена, пробрались в Англию и теперь метите поехать на родину. А рабочим споете другую песенку. Вы им скажете, что сами сдались в плен большевикам, два года работали в Москве в Коминтерне, выучились говорить по-русски и теперь едете в Австралию агитировать по заданию партии. Хотите только подзаработать денег на проезд. По этим документикам вам можно будет зарегистрироваться в профессиональном союзе. Я вам это устрою. Как?

— Ничего нельзя возразить, — сказал Долгорукий. — Умных людей приятно слушать.

2 мая. Мои руки так запачканы в масле, что я боюсь оставить на страницах дневника следы пальцев. Но чистых рук мне сейчас не надо. Ведь мне большого труда стоило сделаться слесарем.

Наши документы тоже готовы. Мы, как это решили, австралийские рабочие. Долгорукий — полуполяк, это чтобы замаскировать его славянское произношение. Кроме того, Гроп раздобыл нам настоящее рекомендательное письмо от какого-то лондонского инженера к инженеру на завод танков в Шеффильде. В письме нет никаких секретных пометок. Просто коллега просит коллегу принять на службу двух заблудившихся ребят. Нам выгодно получить службу на заводе честным путем. Это нас избавит от всяких подозрений. Завтра мы выезжаем.

3 мая. Я простился с дедом, взял маленькую сумочку и пошел к Долгоруким. Там еще пил чай в обществе княгини и молодого, красивого священника в ярколиловой рясе. Батюшка, если бы не его довольно длинные волосы, был больше похож на офицера, нежели на священнослужителя. Английского языка он не знал, и мне пришлось разговаривать с ним по-русски. Он мне жаловался, что здесь в Лондоне он принужден жечь в лампадах настоящее прованское масло, и от этого в церкви пахнет соусом провансаль. Поболтав немного с попом, я подмигнул Долгорукому. Мы простились и вышли. На лестнице князь занял у меня пять фунтов, вернулся и отдал их жене. Сделал он это совершенно напрасно. Утром я передал княгине двадцать фунтов. Виделись мы с ней мельком на улице, но деньги передать я успел. Она сказала мне, что ее тяготит какое-то мрачное чувство, что было бы лучше, если бы я не уезжал. Но я ответил, что за меня она может не беспокоиться, и просил ее навещать деда. Я купил ей три белых розы, и одну из них она съела задумчиво. Потом мы простились.

По пути от Долгоруких мы зашли на квартиру к Гропу и там переоделись. Надели темные бумазейные рубашки, башмаки, весом каждый по пяти фунтов, плоские кепи. Переложили свои вещи в брезентовые мешки. Гроп проводил нас на вокзал Сент-Пэнкрас, откуда в 9 часов мы выехали в Шеффильд.

НА ЗАВОДЕ ТАНКОВ

4 мая я имел случай убедиться, что положение безработного в Англии, особенно если он австралиец, не из приятных. Завод авиамоторов и танков в Шеффильде, куда мы имели рекомендательное письмо, принимал рабочих по особому отбору, — вернее, не принимал их совсем. Рекомендательное письмо, правда, открыло нам двери кабинета одного из старших инженеров, но места мы не получили. Инженер, прочитавши письмо, сказал с неудовольствием:

— Ну, вот еще. Мы хотим отправлять своих безработных в Австралию, а вы прёте к нам на завод. Зайдите дня через два к цеховому мастеру, я ему скажу, чтобы он имел вас в виду.

Хорошо еще, что у нас были с собой деньги, и мы могли не голодать эти два дня. Ели мы прилично. Но на жительство поместились в общей комнате гостиницы "Под счастливой звездой", на окраине. Вместе с нами жили подлинные голодные безработные. Я считал, что соседство это нам очень полезно. Многому можно было выучиться. Первый день, однако, боясь попасть впросак, мы держали себя особняком, приглядываясь к новым товарищам. За это к вечеру нас начали звать аристократами.

— Вы что, из Канады, что ль? — спросил худой парень Долгорукого и легонько ударил его кулаком под ложечку. — Тамошние