естественная форма хороших отношений между мужчиной и женщиной. Они как бы любят априори, потому что рождены для любви. И когда мы смотрим на эту девушку, с затаенной страстью ожидающей чего-то особенного, плод в ее руках можно интерпретировать как в буквальном, так и в аллегоричном смысле. Сколько Гоген написал таких таитянок!

П. Гоген. Натюрморт с профилем Лаваля. 1886. Художественный музей, Индианаполис

Вспоминая Климта, Ренуара, Модильяни, приходится констатировать: получается, что художники-мужчины не могут не воспевать женщин. Видимо, женщины, будучи олицетворением, в известном смысле, сущности мироздания, изначально являются предметом бесконечного поклонения, неизменно волнующего гениев кисти и пера. Вопрос не в том, что мужчины специально пишут женщин только лишь потому, что им дан такой заказ. Предметом волнения и страстного любопытства художника всегда являлась женщина. Хотя, казалось бы, двух-трех портретов было бы достаточно. Нет, они писали их снова и снова. И дело не только в либидо, а в том, что суть женщины безгранична. И сколько бы ее ни писал художник, он все время будет находить все новые и новые грани. В этом заключается безграничный интерес к женщине. (Единственный, кто не писал женщин, был, пожалуй, Ван Гог, и то лишь потому, что не встретил взаимности со стороны предмета своей страсти).

П. Гоген. Автопортрет с желтым Христом. 1890. Музей Орсе, Париж

Что касается «Кафе в Арле», то Гоген написал кафе с сидящей в нем женщиной. То есть, образно выражаясь, и кафе он воспринимает через женщину. Свой двухэтажный дом на Маркизских островах художник называл «домом наслаждений» и там предавался наслаждениям во всех формах. С точки зрения обывательской морали он жил вразнос. Наверное, это и позволило ему в тот период выразить себя как художника в столь свободной и невероятно насыщенной творческой форме.

Картина «Женщина, держащая плод» интересна еще и тем, что женщина на ней не могла быть так представлена европейским художником. Но посмотрите, насколько естественна для туземки ее поза. На классических полотнах изображение женщины чаще всего выполняется в каноническом виде — они возлежат подобно Венере Джорджоне. Хотя и у Гогена есть картина, выполненная в подобной манере, — на ней изображена возлежащей его Техура. Однажды он задержался в Папеэте и вернулся домой поздно, застав ее лежащей в напряжении в ожидании его возвращения. Художник сразу схватил это состояние, изобразив ее на желтой простыне, на темном фоне — получилось очень эффектно. Некоторым критикам ее поза кажется неэстетичной, а мне — очень естественной, живой и довольно привлекательной. Весьма светоносная картина, придающая непосредственность и очаровательность натуре.

П. Гоген. Женщина, держащая плод. 1893. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Женщина, с точки зрения идеала, по-разному воспринимается мужчиной в зависимости от его возраста. Юный человек, подросток воспринимает ее как предмет поклонения, как некий элемент тотема, пример проявления совершенства. А взрослея, узнавая ее, разочаровывается и понимает, что это далеко не так, однако все равно женщина остается предметом обожания. На картине художник изобразил женщину очень естественно, привлекательно, свободно и маняще, несмотря на то что положение ее тела недостаточно эстетично. Вместе с тем есть в этой позе, в этом теле, в этой непосредственности волнующее очарование. Многие художники стремились и стремятся писать обнаженную натуру. Имеется бесчисленное количество примеров тому. Женское тело — это предмет любования и волнующего созерцания. Вспоминаются рисунки Климта, где он предельно смело и непривычно рисовал женщин, находившихся в его мастерской. Гоген также был окружен туземками, с которых делал большое количество этюдов довольно откровенного содержания.

Однако ему везло. Амбруаз Воллар, меценат и торговец картинами, который работал со многими художниками, в том числе с Ренуаром и Пикассо, рассмотрел в Гогене перспективного художника и заключил с ним соглашение. Оно состояло в том, чтобы Поль Гоген писал в год двадцать пять картин, за них Амбруаз платил бы ему 300 франков и снабжал материалами и красками. Так, когда Гогену уже осталось жить всего полтора года, он, наконец, вздохнул свободно и перестал беспокоиться о деньгах. Хотя по привычке тратил их налево и направо, гостеприимно угощая своих друзей-туземцев. В этот короткий период он стал писать спокойно и свободно.

Композиция картины, на которой изображена лежащая таитянка, имеет ярко выраженную диагональ. Гоген всегда подчеркивал, что, в отличие от динамичного Дега с его танцовщицами, скачками, балеринами, он поддерживает статичность. Но при такой неподвижности изображенной модели ей все же присуще напряжение, которое как раз проявляется в диагональности композиции. И в этом портрете таитянки чувствуется затаенная готовность к действию, к страсти.

Своим творчеством Гоген демонстрирует, что туземцы созданы для любви и живут ею, что давно не свойственно европейской культуре. Они, маорийцы, в сущности, самодостаточны. Они по-детски воспринимают всю цивилизационную культуру, с ее велосипедами и паровыми машинами, как игрушечную, принимая условия игры европейцев лишь на время. Например, заходили на уроки в католическую школу в одежде, а после учебы надевали свои любимые и удобные набедренные повязки и снова становились свободными. Они понимают, что это некие правила игры, которые они должны соблюдать, но не впускать их в себя. Став частью этого мира, Гоген сумел передать свободу, полифонию не только во внешнем ее проявлении, но и во внутреннем, когда он проникся их склонностью к созерцанию, которому таитянки могли предаваться часами, подолгу смотря вдаль. Ведь наверняка и многие из нас не раз, вслушиваясь в себя, настраивались на своеобразные удивительные тончайшие ритмы Вселенной, ощущая, что в душе происходит что-то необыкновенное и необъяснимое.

Ведь все мы постоянно живем в поле шумов, вносящих помехи в восприятие и порой искажающих наше представление о происходящем. А искусство в момент погружения в него позволяет настроиться, соотнести себя с вечностью, частью которой мы являемся. Несмотря на автономность и дискретность существования, мы тем не менее являемся неотъемлемым элементом мироздания. В той мере, в какой воспринимаем себя его частью, в той же мере полноценно овеществляем свое существование в этом мире. Только тогда мы можем по-настоящему осознать себя и свою жизнь в полной мере, когда к нам приходит способность соотнести себя с вечностью.

А с вечностью мы можем соотносить себя, либо медитируя, либо погружаясь в мир искусства, потому что там находятся выходы, которыми делятся с нами те, кто прорывает эту завесу между настоящим, прошлым и будущим. С вечностью мы можем соотносить себя, либо медитируя, либо погружаясь в мир искусства, потому что там находятся «входы», которые обнаруживают и