Он похлопал его по плечу и двинулся к себе в кабинет.

— А с водкой все просто, — обернувшись, проговорил Ефим Львович — Либо она была плохой, разбавленной, что скорее всего так и было, перец не дал тебе ощутить это, либо ты промерз так, что она не подействовала. Ты один живешь?

— Один. Старая экономка иногда заходит, она рядом, на соседней улице живет, я ей плачу, чтобы белье к прачкам снесла, полы помыла…

— Понятно.

— Что понятно?

— У экономки наверняка старичок какой-нибудь есть завалящий, который ее сопровождает иногда… Вот и все. Он отпивает пару глотков, а в бутылку — воды. Советую идти домой, купить меда, трав, предпочитаю душицу и ромашку, и пару деньков усердно полечиться. Будь здоров!

Синицын ушел к себе в кабинет, оставив Пашу в расстроенных чувствах. Подполковник был прав: водку действительно у него крадут, потому что, махнув поздно вечером целый стакан, он не ощутил той горечи, какую должна иметь нормальная водка, словно выпил стакан воды с перцем. И то, что он до этого сам не додумался, весьма его озадачило. «Ведь такая простая вещь: раз есть экономка, то при ней вполне может образоваться прыщ-эконом, — подумал Паша. — Что-то у меня с воображением как-то не того. Контузия та, что ли, тому причиной?»

В 16-м его несильно контузило взрывной волной, и он пару часов пролежал без сознания в окопе, но, поднявшись, почувствовал себя настолько нормально, что отказался ехать в госпиталь. Правда, потом его настигало внезапное головокружение, и врач позже объяснил, что давали о себе знать последствия контузии. Павлу не жалко этих ста — двухсот граммов водки, но из-за них он теперь свалится на пару дней. Даже Тракман посоветовал пойти отлежаться, с гриппом шутить нельзя.

Синицын же оборвал разговор по другой причине. Он с самого начала знал, за кем приставили следить капитана Брауде, о филерских способностях которого был весьма невысокого мнения. История, им рассказанная, лишь подтверждала выучку полупрофессионала, но капитан еще молод, цепкий, отважный и то, что не дано природой, с лихвой перекроет отвагой и старанием. Знал бы он английский, за один вечер благодаря этому рискованному трюку — забраться через крышу в чужую квартиру — смог бы выведать у господ шпионов и дипломатов весьма многое, и Каламатиано по сравнению с ним просто беззащитный кролик, которого надо теперь прикрывать.

Ефим Львович помнил разговор с Брусиловым, который и заставил его пойти работать к Троцкому:

— Моя задача теперь привлечь к работе в Красной Армии лучших старых, опытных офицеров, которые сумеют, перекрасившись лишь внешне, сохранить присягу на верность Отечеству и таким образом разложить армию изнутри. В один миг, держа в своих руках ключевые командные посты, повернуть оружие против большевиков и свергнуть их жестокую и грубую власть…

Это откровение великого полководца, его убежденность в том, что большевики долго не продержатся, его доверие к Синицыну и заставило Ефима Львовича без оглядки прийти к Троцкому и заявить о своей готовности служить новой власти. Поэтому он обрадовался, когда уважаемый им Ксенофон Дмитриевич предложил ему поработать на него, а значит, на идею Брусилова, да еще получать за это деньги. Подполковник был убежден, что без помощи извне от бывших союзников им эту пролетарскую гидру не одолеть.

Карта очагов мятежа, где находились Добровольческая армия, теперь уже Деникина, казаки атамана Краснова, части Юденича, лежала перед ним на столе. Синицын успел ее перечертить, и можно было встречаться с Каламатиано. Ефим Львович успел переговорить и завербовать для работы в Бюро бывшего юнкера Петю Лесневского, который работал у них вестовым и развозил по армиям пакеты с донесениями, а значит, своими глазами знал их расположение и обстановку на местах, поэтому лучшего агента и придумать было невозможно. Отца Пети, подполковника кавалерии, застрелил на фронте какой-то пьяный матрос, большевистский агитатор, которого подполковник Лесневский приказал арестовать за подстрекательские речи. Петя поначалу думал бежать на Дон, к Корнилову, которому Синицын даже написал рекомендательное письмо, но Брусилов своей умной и внятной беседой настолько разубедил Ефима Львовича, что он пристроил Петю в Военконтроль, а вчера в приватном разговоре предложил ему поработать на американцев. Петя загорелся и теперь ходил окрыленный.

Чтобы не вызывать подозрений, Петя по совету Синицына носил гражданское платье. Дядя Лес-невского, известный профессор, преподававший в Московском университете, достал племяннику справку о том, что тот прослушал три курса на химическом факультете, таким образом вычеркнув из биографии Пети сомнительное в это большевистское время юнкерское прошлое.

Раздумывая о структуре Бюро, Синицын был согласен с тем, что остальные агенты не должны знать Каламатиано в лицо… Достаточно, если с ним будут связаны два-три человека, но именно Петю он решил с ним познакомить. Во-первых, Синицыну будет легче поддерживать связь с Ксенофоном Дмитриевичем благодаря Пете, а во-вторых, донесения о дислокации тех пли иных воинских частей, о которой Лесневский будет узнавать, доставляя срочные пакеты из Военконтроля, он сможет передавать Каламатиано напрямую, ускоряя тем самым их получение в американском штабе. И третье преимущество заключалось в том, что Петя жил в центре, на углу Большой Дмитровки и Камергерского переулка, вдвоем с матерью в двухкомнатной квартире на втором этаже, имея собственный почтовый ящик, который мог служить для передачи секретных поручений от Каламатиано. Ефим Львович был хорошо знаком с Аглаей Николаевной, часто навещал ее, поскольку с подполковником Лесневским они дружили с младых лет.

Условным сигналом для получения таких поручений мог служить горшок герани на подоконнике окна, выходящего на Большую Дмитровку. В этом случае горшок из правой половины перемещался в левую, если смотреть на окно с улицы, о чем Синицын без труда договорился с Аглаей Николаевной. Если же требовалась немедленная встреча, то на подоконник вместе с горшком ставилась синяя китайская ваза с золотыми драконами, наполненная сухими цветами в виде оранжевых фонариков.

Все эти тонкости уже требовали немедленной встречи, и Петя, наняв мальчишку, разносчика газет, отправил его с запиской Синицына в американское консульство. Через час мальчишка вернулся с положительным ответом Каламатиано, получив обещанный целковый от Пети.

Ровно в пять вечера Ксенофон Дмитриевич поджидал Синицына на углу Камергерского и Большой Дмитровки. Ефим Львович не рискнул назначать встречу во французском кафе на Цветном бульваре или в другом месте: трос мужчин за столиком — это уже подозрительно, да и чекисты, как узнал подполковник, хорошо знали кафе и кто там собирается, время от времени туда наведываясь.

Проверив, петли за Каламатиано слежки, Синицын, наблюдавший минут десять за ним из подворотни дома