— А вы, Ренс, сами в это верите? — спросила Мура.

— Да. Эти двое, Троцкий и Ленин, способны из отсталой России сделать сильную империю.

— Империю? — удивился Каламатиано. — Насколько я понял, русская революция вышла из французской, да и сами большевики назвали свое государство республикой.

— Из России не получится парламентской республики. Принцип вождизма останется. Просто на смену безвольному императору Романову пришел новый вождь или диктатор, как хотите, Ленин, и он с группой талантливых помощников будет править до своей смерти, а ему на смену придет новый вождь, и все будет так продолжаться. Только слепец может обмануться красивыми лозунгами и не видеть того, к чему Ленин стремится. Я ему как-то сказал: Россия с незапамятных времен управлялась сначала великими князьями, потом царями, потом императорами. Русский народ не поймет и не примет парламентаризма. Дума при последнем царе была лишь красочной декорацией. Вы объявили главным принципом Советской России диктатуру пролетариата. Но в этом случае должен быть диктатор со всеми вытекающими полномочиями. И я его спросил: вы готовы объявить себя не председателем Совнаркома, а диктатором? Как вы думаете, что он ответил? — доедая последний кусок тушенки, лукаво спросил Маршан, обводя всех присутствующих за столом интригующим взглядом.

Все молчали. Мура не выдержала, поднялась и принесла Садулю и Маршану по отбивной. Рей надеялся, что хозяйка не забудет и его, но графиня на его призывный взгляд лишь обворожительно улыбнулась ему.

— Он никогда этого не сделает! — помрачнев, проговорил Робинс. — Диктатура — временное явление и нужна, чтобы подавить внутренних врагов. Ильич мне сам об этом говорил.

— Он мне сказал, — пропустив мимо ушей реплику Рея, точно не услышал ее, улыбнулся Ренс, — что он и есть диктатор и со временем это поймут все. Но чтобы не травмировать слух любителей свободы, он будет называться председателем Совнаркома. «Я понятно объяснил?» — спросил он меня, и мне ничего не оставалось, как развести руками.

Пока Маршан бегло пересказывал ответ Ленина, он успел проглотить половину отбивной, что привело Робинса в еще большую ярость.

— Это ложь! — Рей даже стукнул кулаком по столу. — Я часто беседовал и обедал с Лениным, и Роберт может это подтвердить. Мы говорили абсолютно на все темы, в том числе и о диктатуре и диктаторах. Ленин мне не раз говорил, что хочет построить республику, которой управлять будет сам народ. «Каждая кухарка научится управлять государством», — любил повторять он, и если б Ильич сейчас услышал ваши гнусные измышления, он бы дал вам пощечину!

Робинс густо побагровел от гнева, точно Маршан оскорбил лично его. Повисла неловкая пауза. Рене еще улыбался, доедая отбивную и всем своим радостным видом как бы пытаясь сказать, что говорить можно все что угодно, но это только распалило Робинса.

— Мы можем прямо сейчас поехать к Ленину, и через пятнадцать минут вы будете извиняться перед ним за эти лживые слова! Вам, как журналисту, негоже врать своим читателям!

— Но позвольте, мистер Робинс, я могу поклясться на Библии, как у вас это принято, чю Ленин говорил мне эти слова!

Ренс поднялся и сделал высокомерное лицо. Подскочил и Рей. Назревала драка. Полковник в таких ситуациях не пасовал.

Капитан Брауде проснулся от удара Робинса по столу и через минуту вспомнил все, что с ним случилось. Надо было уходить. Его колотил озноб, он плохо соображал, какой выход можно придумать в создавшемся положении. За окном уже густился чернотой вечер, мокрый снег бил в стекло, и о том, чтобы удрать через крышу, не могло быть и речи.

— Господа, успокойтесь! Рей, какая разница, кто что сказал, — попыталась утихомирить буянов Мура.

— Как это какая разница?! При мне оскорбили моего лучшего друга, человека, которого я не только уважаю, но люблю больше жизни! И я готов сегодня же стреляться с этим щелкопером и обманщиком, чтобы спасти честь великого революционера! — бушевал Робинс.

— Рей, он мог так сказать, — вмешался Локкарт. — Ленин непредсказуем, ты же знаешь…

— Он не мог так сказать! — прорычал Рей. — Ленин — рыцарь революции! Он ее знамя! Он говорит, ' думает, действует и живет ради своего народа, ему ничего не надо себе лично! Ему не нужна диктатура, и он не хочет быть Диктатором!

— Вы, мистер Робинс, совершенно не понимаете характер нового советского вождя. Вы придумали какого-то Дон Кихота, а он таковым вовсе не является, — с грустью усмехнулся Маршан. — Если б он был таким, я бы перестал его уважать. А я люблю Ленина потому, что он диктатор и беспощадной рукой строит новую Советскую империю. Вы нарисовали образ какого-то слизняка, недоумка, а я люблю хитрого, расчетливого и жестокого политика, который выполнит то, что обещал, любой ценой. Ощущаете разницу?

— Вы негодяй! — взревел Робинс.

Единственным выходом для Брауде оставалось просто выйти из спальни, открыть входную дверь и сбежать, воспользовавшись замешательством хозяев. Любой другой путь — через балкон наверх, на крышу, или вниз, на балконы других этажей, — был уже неприемлем: Павел чувствовал, как в теле поднимается жар, он, видимо, заболевал, его здорово просифонило еще во дворе, когда он сидел на скамейке. И лучше всего выскочить сейчас, пока, судя по громким голосам в гостиной, происходила какая-то ссора. Другого выхода у капитана Брауде просто нет.

Робинс бросился с кулаками на Маршана, который узко решил спасаться бегством, отступая к двери, но Локкарт с Садулем перехватили Рея и, несмотря на вес его яростное сопротивление, сумели задержать.

— Остановитесь, Рей, что вы делаете?! — прошептал Локкарт, с мольбой взглянув на Каламатиано, как бы призывая его в помощь, но Ксенофон Дмитриевич сам испугался, не понимая, что произошло с его другом.

— Успокойтесь, полковник, и возьмите себя в руки! — выкрикнула Мура. — Или я всерьез на вас обижусь! Вы не в пивном баре, а в доме личного посланника премьер-министра Великобритании!

Последние слова привели Робинса в чувство. Он еще тяжело дышал, но уже опустил голову, признавая вину за собой.

— Извините, графиня, извини, Роберт!..

Локкарт и Садуль отпустили Рея. В эту секунду дверь спальни резко распахнулась, из нее в длинной офицерской шинели без погон и начищенных сапогах бодрым строевым шагом вышел неизвестный в надвинутой на глаза шапке и, не сказав никому ни слова, быстрым шагом прошел к входной двери, сбросил цепочку, открыл замок и вышел, с шумом захлопнув за собой дверь. Этот выход Брауде произвел на всех такое же впечатление, как явление Командора в известной драме о Дон Жуане.

Локкарт и Мура на мгновение оцепенели, не зная, что делать: то ли броситься следом за грабителем, проникшим в их