Почти.

Санборн взял его за руку и повел вдоль стены к калитке, через которую вышел Чэй. Когда они подошли к пикапу и Санборн открыл дверцу кабины, Чернуха сразу вскочила внутрь, сунулась мордой в лицо Чэю и стала его вылизывать.

– Чернуха, – сказал Генри. – Чернуха, сидеть! – Что возымело примерно такое же действие, как если бы он велел ей распустить крылья и взлететь в небо. Тогда Генри сам залез в кабину и вытащил ее оттуда, а потом посадил назад, в кузов. Пока он привязывал ее, она суетилась, виляла хвостом и лизалась, потому что хотела, чтобы он твердо знал две вещи: во-первых, она сможет лучше за ним присмотреть, если поедет в кабине, и во-вторых, по ее мнению, он очень даже неплох на вкус.

Привязав Чернуху, Генри вернулся к кабине и увидел, что Чэй снял рубашку, свернул ее в комок и приложил к разбитой щеке. На краю его грудной клетки уже появились два быстро темнеющих синяка. Наверно, Генри должен был почувствовать удовлетворение – может быть, он его и почувствовал. Но довольно вялое.

– Сейчас, – сказал он.

Чэй посмотрел на него.

– Надо взять кое-что в рюкзаке.

Чэй выключил мотор, и Генри снова пошел назад, открыл рюкзак и отыскал аптечку первой помощи, которую взял с собой – не потому, что собирался ею воспользоваться, а потому, что на этом всегда настаивал Франклин. Он достал тюбик с антисептической мазью и широкий пластырь. Потом сунул аптечку обратно и в последний момент догадался захватить еще чистую рубашку. Самую большую из своих запасных, потому что Чэй был крупнее его. Одну из регбиек Франклина, желто-синюю – цветов школы Лонгфелло.

Он вернулся в кабину.

– Дай посмотреть, – сказал он.

Чэй помедлил пару секунд, потом уронил руку с рубашкой.

Рассечение было небольшим, но кровь текла как следует. Забрав у Чэя рубашку, Генри вытер сколько мог, затем выжал Чэю на палец немного мази и велел ему нанести ее на рану – что Чэй и сделал. Потом Чэй взял у Генри кусок пластыря и заклеил рану, глядя в автомобильное зеркальце. Генри дал ему рубашку Франклина, и после недолгого раздумья Чэй наклонился и быстро натянул ее через голову.

– Спасибо, – сказал он.

– Держись подальше от моей собаки, – сказал Генри. Потом они с Санборном сели на свои места.

Чэй ничего не ответил. Он взялся за ключ зажигания и снова повернул его. Когда они выехали на шоссе, Генри еще раз взглянул на кладбище. Последние клочья тумана таяли в лучах яркого летнего дня.

Они ехали на север, и вокруг светлело все больше и больше. Мимо мелькали купы кленов с ярко-зелеными листьями, и чудесные дрожащие осины, и кудрявые белые березки, и сосны, гордые своей зимней выносливостью. Оставались позади длинные нагромождения скал, когда-то прорубленные насквозь дорожными строителями; глубокие отверстия, следы исследовательских буров, уходили в недра каменных глыб, которые видели еще свет первобытного солнца.

После одного такого каменистого участка скалы расступились и шоссе вывело их на кромку обширного покатого луга. Высокая трава была окроплена и прибита росой, но кое-где уже подсыхала и распрямлялась в полный рост – хоть сейчас бери да коси. А прямо у дороги стоял белый, обшитый вагонкой домик с вывеской «РЕСТОРАН МАЙКА» – который немедленно привлек внимание Санборна, заявившего, что, если они не остановятся здесь позавтракать, он умрет, а это будет классифицироваться как убийство посредством лишения завтрака, и им придется ломать голову над тем, где спрятать тело.

Поэтому Чэй остановился рядом с огромной кучей дров – кучей, которая была гораздо выше пикапа. Они вышли, и Генри заглянул в кузов, чтобы почесать Чернуху за ушами, сказать, какая она хорошая собака, и пообещать, что он принесет ей немного ветчины – хотя после обмана с жареными моллюсками трудно было рассчитывать на ее безоговорочное доверие. Но он постарался вложить в свои слова побольше искренности, а затем пошел вслед за Чэем и Санборном в ресторан.

Он оказался довольно маленьким – на полдюжины столиков, и в этот ранний час за ними еще никто не сидел. Все окна были распахнуты, и в зале пахло свежей травой, солнечным светом и сливочным маслом. Судя по его виду, это заведение почти не изменилось со дня своего открытия – а открыли его, должно быть, с полвека тому назад, как портлендский «Чаудер-хаус». Столы и стулья были деревянные, со скатертями и подушечками в зеленую полоску, линолеум – в черно-белую клетку, со следами от ножек столов, занавески – желтые с белыми кружевами понизу, а на декоративном карнизе вдоль стен стояли красные тарелочки. Даже сам Майк выглядел как шеф-повар из фильма пятидесятых годов: белые штаны, белая рубашка, белый фартук, белый колпак. Он помахал им с порога кухни, сказал, что пусть они садятся куда угодно, а он подойдет к ним через полсекунды, что сегодня на завтрак омлет из трех яиц, и бекон, и апельсиновый сок, и тосты с кофе, а если они захотят чего-нибудь еще, пусть посмотрят меню, а если не найдут там того, чего им хочется, то пусть скажут ему, потому что на кухне для него загадок нет и он может приготовить любое блюдо, какое только можно приготовить на сковородке.

Санборн не выдержал и облизнулся.

Они сели и взяли меню, а Майк, верный своему слову, и вправду подошел к ним через полсекунды, вытирая одну руку о фартук. В другой он держал зеленый блокнот.

– Что-то вы малость помятые, ребята, – сказал он. – В машине ночевали, что ли?

– Ага, – ответил Санборн.

– А это, я гляжу, еще похуже будет. – Майк кивнул на заклеенную пластырем щеку Чэя. – Только что рассадил?

– Недавно, – сказал Чэй.

– Давайте так, ребята, – сказал Майк. – Сейчас сделаете заказ, а потом… – он нагнулся и посмотрел на рану, – потом я тебе сооружу нормальную повязку, а то эта уже вся промокла. Как насчет омлета из трех яиц и всего, что к нему полагается? – И он вынул из кармана огрызок карандаша.

Санборн заказал омлет из трех яиц и все, что к нему полагается, но спросил, нельзя ли добавить в омлет четвертое яйцо, и Майк ответил, что можно, за дополнительные семьдесят пять центов, и Санборн сказал, что это его полностью устраивает. Генри попросил более человеческий завтрак – глазунью из двух яиц плюс сосиску и апельсиновый сок. И, может, парочку тостов.

– У меня есть английские булочки.

Генри заказал английские булочки и попросил еще порцию бекона.

– Вас там собака ждет?

– Да. Она очень любит бекон.

– С ними такое бывает, – сказал Майк. И посмотрел на Чэя.

– Кофе, – сказал Чэй.

Майк помедлил, держа карандаш над блокнотом.

– Одним кофе сыт не будешь, – заметил он. – Может, еще что-нибудь?

Чэй покачал головой.

– Ладно. – Майк записал заказ Чэя и пошел на кухню. Но по дороге остановился и сказал: – Вот что, ребята. Мне вчера дрова на зиму привезли. Пять кордов[25]. Там неколотых больше половины, а у меня даже сложить их нормально времени нет. Да еще сосну надо отбраковать, потому что, сколько я ни ругаюсь, мне все равно ее каждый раз хоть немножко да подсунут, а от нее никакого проку. Ну я и подумал: вы втроем могли бы все это осилить за неполный день. Четыре доллара в час. Что скажете?