«Скоро Новый год, – подумала она. – Мне бы очень хотелось провести этот праздник в Лондоне». Там ее ждала первая встреча с Генрихом, а пока принцесса могла отдохнуть и поупражняться в английском.

Генрих в это время, сгорая от нетерпения, не желал больше покорно ждать невесту в Лондоне. Чтобы показать себя настоящим кавалером, он решил выехать навстречу своей королеве и поскорее заключить ее в объятия и расцеловать. Много лет назад, когда Генрих был прекрасным принцем, он очень помог прелестной и печальной принцессе Екатерине. И вот теперь он собрался разыграть такую же роль – любвеобильного жениха, которому не терпится обнять милую, похитить ее и увезти на край света. Разумеется, ему и в голову не пришло, что в 1509 году такая роль подходила ему куда больше, чем в 1540-м. Он по-прежнему считал себя юным принцем в сияющем одеянии. Недолго думая, Генрих вскочил на коня и с охапкой соболей в седельной сумке, которых он вез невесте в подарок, помчался в Рочестер вместе с Расселом и Энтони Брауни, сводным братом Фицуильяма.

Прибыв в Рочестер, король решил послать на разведку Брауни, приказав ему вернуться поскорее, чтобы рассказать о принцессе. Увы, несчастный посланник возвратился почти тотчас же и с трудом выдавил из себя, что дама ждет своего повелителя. Больше от него ничего не удалось добиться. Сраженный увиденным, Брауни сослался на болезнь. Он и в самом деле стал бледным, к тому же его била дрожь.

Обеспокоенный Генрих почти бегом направился в покои невесты. Когда он ворвался к Анне, та как раз смотрела из окна во двор, на медвежью травлю. Удивительно, но принцесса не потеряла самообладания при виде пожилого, обрюзгшего мужчины, внезапно вторгшегося в ее личные покои.

Генрих, как громом пораженный, застыл на пороге. Он не поверил собственным глазам, и ему потребовалось время, чтобы прийти в себя. Наконец, овладев собой, он приблизился к принцессе, которая с широкой улыбкой подставила ему щеку для поцелуя. Пробормотав какое-то приветствие, на которое принцесса ответила по-немецки, Генрих, будучи не в силах скрыть свое разочарование, произнес что-то нечленораздельное, резко развернулся и выбежал прочь из комнаты, позабыв отдать принцессе соболей.

Только во дворе король остановился и начал бранить лордов, доставивших Анну из Кале, – почему, мол, они не известили его заранее о том, что немка страшна как смертный грех.

– Я не увидел ничего из того, что сулили мне портреты и донесения, – злился король. – Как вы посмели расхваливать ее красоту?! Да еще эти ее придворные дамы! Шварценброк, Бремпт, Оозенбрюк, Лок, Виллик! Что это за имена такие, которые выговорить невозможно?! И все они во главе со своей принцессой затянуты в совершенно невообразимые платья… О боже, это же настоящие здоровенные фламандские кобылы!

По пути в Гринвич Генрих распекал Брауни, который не знал, куда глаза девать. Когда же его жена, приставленная к будущей королеве, известила супруга о том, что у Анны очень грубые привычки и манеры, бедняге стало совсем плохо.

– Ваш брат, наверное, сошел с ума! – кричал Генрих, вспоминая послания Саутгемптона, в которых лорд верховный адмирал живописал красоту Анны.

На трехдневном королевском совещании в Гринвиче случилась бурная перебранка. Кромвель обвинил Саутгемптона в том, что тот превозносил красоту Анны и не известил короля об ошибке, воочию убедившись, что в жизни принцесса далеко не так привлекательна, как можно было понять из писем и донесений.

Несчастный Фицуильям, обливаясь холодным потом, пытался избежать королевского гнева.

– Мне кажется, – бормотал он, – она ведет себя как пристало королеве…

Генрих остановил на Саутгемптоне тяжелый взгляд.

– Это так. Но если бы я знал больше, она никогда не приехала бы в Англию…

«Она», все время «она»! Бедная Анна не имела даже права на собственное имя!

– Ваше Величество, – пролепетал лорд верховный адмирал, чувствуя, что от ужаса у него заплетается язык и холодный пот выступает на лбу, – возможно, она выиграет при более близком знакомстве. Она высокая и, кажется, хорошо сложена…

– Как же можно об этом судить, когда ее наряд сродни конской сбруе?! – вскричал король. – Французы говорят, что в немецком платье любая женщина превращается в урода, даже если она писаная красавица…

– Тогда… Возможно, что без платья… – проговорил Кромвель с надеждой в голосе.

Но король не желал, чтобы его успокаивали. Он, словно дикий зверь, метался по залу. Лорд верховный адмирал и лорд-хранитель печати препирались, пытаясь свалить вину друг на друга, а обиженный монарх вдруг потребовал:

– Вы должны сделать все, чтобы избавить меня от этих отвратительных супружеских уз!

В зале воцарилась тишина. Все разом умолкли, с ужасом глядя на государя.

– Но ведь она проделала столь далекий путь… – промямлил лорд-хранитель печати.

– Но ведь ее брат обидится… – пробормотал лорд верховный адмирал.

– Но ведь он непременно захочет отомстить нам и перейдет на сторону немецкого императора и короля Франции… – добавил архиепископ Кранмер.

– М-да, дела зашли слишком далеко… – подытожил Генрих.

И все же король отложил свадьбу.

Несчастная уродливая принцесса, ни о чем не подозревая, продолжила свой путь из Рочестера в Гринвич, где должна была состояться официальная встреча жениха и невесты. Она все еще пребывала под впечатлением их первого свидания. Анна ожидала увидеть тирана, женоубийцу, но не была готова лицезреть… шута. Теперь она была благодарна судьбе за подаренную ей небольшую передышку перед очередным свиданием с английским монархом. Принцесса понимала, что королевские браки основываются не на любви, а на политике, поэтому – какие бы чувства она к Генриху ни питала – ей все равно предстоит стать его женой. Из-за возраста Анна уже не надеялась выйти замуж, и все-таки Генрих ей совершенно не понравился – уж слишком он был толстый и безобразный, да еще с язвой на ноге! Однако она ни за что не хотела возвращаться в дом брата, поэтому лихорадочно размышляла о том, что же ей делать, если король вдруг решит избегать ее? Анна твердо усвоила, что обязана выполнять все прихоти мужа в постели, но она понятия не имела о том, что такое искусство обольщения и как пробудить в супруге интерес к себе.

Анна неспешно продвигалась к Лондону, расточая с высоты носилок улыбки будущим подданным, а Генрих тем временем решил смириться.

– Хорошо, – с тяжелым вздохом заявил он, – делать нечего, придется мне надеть на себя это ярмо!..

Вскоре Генриху и Анне предстояло пройти через все формальности первой официальной встречи.

Дня третьего января, который пришелся на субботу, посреди огромной поляны в окрестностях Лондона раскинули роскошный шатер из золотой парчи, а вокруг него расставили множество других шатров и павильонов. Повсюду жглись костры и курились благовония в честь ее милости Анны. Траву – до самых садовых ворот Гринвича – выстригли для удобства зрителей, которые толпами стекались к месту встречи высочайших особ. Английские и чужеземные купцы, наряженные в бархатные плащи, встали по краям поляны. Вслед за ними явились 160 старейшин Лондона и члены королевского совета. Прямо у шатров разместились рыцари с оруженосцами, а за ними – пажи. Тут же находилась и знать из окружения лорда-канцлера, лорда-хранителя печати и лорда верховного адмирала и других вельмож. На всех были пышные облачения, а на груди сверкали массивные золотые цепи.