— На кабана похоже. Вроде хряк. Только что-то маленький совсем… Ему бочину клыком поронуло.

— Ну-ка, отойди. — Сухой вооружившись анализатором, подошёл ближе. — Зелёная. Хм…, это чудище можно жрать. Слушай, они и у нас такие страшные?

— Нет. — Седой ткнул кабана ножом в бок. — Это другой вид. У нас таких нет.

— Ну вот и ладушки. Будем знать. Двигаем, этот дохляк, а дохлятину есть не стоит. Фиговина эта может и не врёт, но с трупаков разной дряни нахвататься можно.

Спутники Сухого против не были. Есть или не есть, пока их такие вещи не трогали. А вот Сухому принятое решение далось не просто. Всё ж таки мясо и вроде даже относительно свежее.

Побродить по лесу, в который люди не заглядывали одному богу известно сколько лет, им удалось ещё минут пятнадцать. А потом по лесу разнёсся сухой треск автоматной очереди, а следом истошный вопль.

— Мля, — Сухой хлопнул Кона по плечу и рыкнул, — к домику, бегом!

Все трое рванули обратно. Выстрелов слышно больше не было, криков тоже. До домика бегом метров семьдесят, не больше, но так вышло, что они потеряли направление и сообразили не сразу. Заплутали не меньше чем на час. Так что, когда вернулись, ничем помочь товарищу уже не могли.

С минуту они стояли в дверном проёме не решаясь войти внутрь. Двери в домике больше не было. Куски дерева, из которого её сделал неведомый строитель, разбросало по всему полу, ещё и густо залитому кровью. Тормоз лежал внутри, в центре. В кровавой луже, с вывороченными наружу кишками. Правда, не весь. Одна рука парня валялась в камине, а голова в углу, где утром висел скелет. Остальные конечности выглядили так, будто Тормоз по очереди совал их в мясорубку.

— Кон, бери его сумку, Старый, наше барахло собери и валим нахрен отсюда.

Старый бросился выполнять приказ почти сразу, а Кон вошёл внутрь, едва волоча ноги. Его прошибло холодным потом и он никак не мог оторвать взгляда от развороченного живота погибшего меченного.

— А мож спробуем их-то?

Сёмка это. И чего не ймётси? Ужо сколько разов сказал — не надо ничего спытывать, пока от Нового не отойдём. Отберуть ведь. Набольший увидит и отберуть. Старейшина всё хочит из нас отряд сделати, охранный вроде как. А набольший того не хочит. Дойдёт до него что мы попусту из ружей-то стреляли и всё, отберуть, а нас вот опять на сенокос, иль ещё куды.

— Сёмк, ты лучше ужо тогда сам набольшему ружьё отдай, да и иди уже свиньев паси.

— Чаго ты сразу-то? Я ж так…, ну, того. Вроде как.

Ага, того он. А нам-то оно не того.

— Эрогенные ружья не игрушка! Не можно из их просто так стреляти.

— Энергерные они. Эрогенные это чаго-то другое Сём. — Вот помню что эт что-то другое, а чаго другое? Не могу чегот вспомнить. Мож ещё чего странное да страшное. Эти-то ружья они того, светются. Так по ночи до месту отхожего пойдёшь, его увидишь и всё, не дойдёшь, прям где стоишь так оно, место значит, отхожее и станет. Так что эрогенными они быть никак не могут. Эрогенные это что-то про людей. Эх, дай бох памяти, что-то с какими-то точками связано…, то видать про какие-то дела вумные, то не наше всё. Мы ж по земле вот, про скотину много знаем, в лесу кого хош по следу отыщем, а науки всякие сложные то не про нас сказано будет. Люди мы простые, не злобливые, работящие. Ну, я вот хотя бы — работящщщщий! Жуть. Просто болею часто я чаго-то, а так-то — ток покличь меня я уж и готов сразу и работать аж бягу. Мне б ещё здоровья поболее, а так, без здоровья-то работать оно сложновато бываеть.

— Ну всё, Виталь, ну ужож ушли далеко и лес тут кругом, ни кто ж не свидит. Петь скажи иму.

— Виталь, а ведь и правда, далеко ж ушли-то. Давай пальнём по разу. Вон потому тополю, а?

Вот ведь угораздило связаться-то…, а с другой стороны, шоб и не пальнуть? Мы ж должны знать как оно стреляет-то. А то вдруг поломаны ружья, а мы и не знаем. Останавливаюся — думать буду.

— Виталь?

— Цыц вы, думати я.

Кивают бошками-то, губы надули важно, киват друг другу, тьфу ты…, лучше б по сторонам смотрели, а то ведь какой зомбя подберётси и всё, схарчит. Правда зомбей тут давно уж не видно, скорей уж кошаков, да псов этих злющих ждати надо. А зомбя всё, к дальним руинам ходити за ними теперь надобно. Эх, знал набольший какую пакостю удумать-то. За зомбями послал, етить его на месте, да шоб бежати не было куды. Чего ж он такой злючий-то? Вот знает же шо ни один мужик в Новом не могёт со мной сравниться. Да что там говорить! Петька и тот быстрее считай всех мужиков. Мы ж молодые, да холостые. Ну, это ещё пока, вот-вот на Любане женюся и всё, тож семейным буду. А так-то, пока холостой, ведь зомбя меня или вот Петьку погрызёт, дитёв некормленных, да вдов безутешных, не останется же. Да и погрызть нас у зомбей шансов мало. Это вот Федота они в открытом поле схарчат и не поморщатся, а мы-то — куды им, зомбям этим. Мы вот на неделе-то прошлой, с Сёмкой зомбей двух повстречали, и что? Одного порубали ножиками, а другой шустрый оказалси, ножи у нас с рук повыбивал — так мы ж убежали от него. До самого забора бёг за нами гад вонючай. Так там его мужики вилами до земли загвоздили, да ножиками и порубали. А вот Федот с батей моим, убежали бы? Не смогли бы они…, правда, батя у меня сильный, он бы наверное и так справился, без ножа и бежати не понадобилось бы. Хотя тут я пожалуй, вру. Зомбя ж здоровые, сильные, не смог бы батя его забороть-то. Ну, вот и получается — прав я, и старейшина прав. А набольший рогов бараньих ни сколько ни умнее…, ток не сказать бы случайно такое, а то ведь и ружьё отберёт и по хребтине чем тяжёлым даст. Он могёт, набольший он хоть и упрям як баран молодой, да шустрый и силушки у него хватит на меня-то.

— Ну так чего надумал Виталь?

— Эх, окаянные… — И вскидываю ружьё к плечу! Ёлки зелёны, шож тяжёлый-то такой? С рук выскальзыват, светится…, не, ну что светится оно так-то даж приятно, красиво как-то. А вот что тяжёлый то не хорошо. Иэх, во, так получшее, оно как бы повыше поднял и получшее. Ага, целимси, вон в тополёк тот. Ага, есть, теперь значит…, ах ты не православная бандурина, где ж у тебя тут курок-то? Хм, не под мои руки оно сделано. Плохо сделано. Ага, нащупал. И бааах!!!

Ох, как шваркнуло-то! Нук сбегаю-ка гляну чаго там получилось…, жуть.

— Виталь, силища-то в ружье кака!

Ага, чего тут скажешь, киваю, да глаза поди ж с полтину. Вон, как у Сёмки. Тополь-то толстенный, а дырень в ём терь с голову мою. И отдачи-то не было. Синька такая прыг и всё, дерево ажо насквозь, да треск-то какой злючий был! Вот бы фотохрафию сделати, да Любани показати — вона я какой! Дескать, не ток по сеновалу, с сенокосу прятатьси, а даж из такой штуковины страшной пальнуть и то не побоялси! Да и как ловко оно у меня вышло-то…

— Петька, а ну прекрати!

— Ну а чаго? Ты ж пальнул, вот и я разочек. — Мычит он блин горелый. Всю берёзку поиспортил, шо в глуши там, вдалёке росла. Сёмка тот не стреляет, не отошёл ещё, поплохело ему чаго-то или чаго он такой бледный-то стал.