– На дворе не двадцатый век. Анализ занимает меньше часа.

– И… что? – спросил я.

Конверт я взял, но и Михаил его пока не отпустил. Мы так и стояли, держа конверт между собой.

– Не знаю. Я хотел отдать его Найду. Запечатанным. Но ты прав, ты тоже имеешь на него полное право.

– Выбрось!

– Выбрасывай сам. – Михаил разжал пальцы.

Одновременно со мной. Конверт упал нам под ноги.

Мы стали нагибаться и стукнулись головами.

– Чёртова мыльная опера! – выругался я. – Забирай! Открой сам, выбрось, отдай Найду. Делай что хочешь, меня не втягивай!

– Денис, ты не прав! – строго сказал Михаил.

– Почему тебя зовут Драным Лисом? – спросил я.

Михаил вздрогнул. На самом деле вздрогнул, я уверен, а не изобразил живую человеческую реакцию.

– Ну? – спросил я.

Михаил молчал.

Я повернулся и быстрым шагом пошёл к метро.

Михаил догнал меня уже у вестибюля. Остановил, положив руку на плечо.

– Денис. Я объясню, если хочешь. Когда я пришёл в сознание и… и спас ребёнка… Там были восставшие вокруг. Много. Я не понимал тогда, что могу ими управлять, это приходит не сразу. Я был напуган и растерян. Я бежал. Восставшие гнались за мной. Я держал мальчика на руках, он был напуган и плакал. Восставшие пытались его вырвать у меня из рук. Я закрывал его как мог. Подставлял свои руки, поворачивался спиной, боком, бежал. Они рвали меня на бегу, пока я не понял, что могу бежать куда быстрее, чем в жизни. Я выбежал к маленькой группе кваzи… осознавших себя чуть раньше. Они уже понимали, что происходит. Они остановили и отогнали восставших, присмотрели за ребёнком первые дни. Я был весь изодран, на мне живого… на мне целого места не было. Среди тех кваzи был Представитель… он и сказал, что я бежал как лис, как драный лис. Прозвище прилипло.

Я молчал.

Представлял себе, как оживший, ничего не понимающий мёртвый старик бежит по дороге, прижимая к груди плачущего ребёнка. А вокруг беснуются восставшие – и рвут его на бегу.

– Ничего плохого в этом прозвище нет, – сказал Михаил. – Если плохое не вкладывать нарочно.

– Найд – твой сын, – сказал я. – Теперь я окончательно убедился. И закончим на этом.

Я сбросил его руку и нырнул в полупустой вестибюль метро.

По лестнице я поднялся пешком, решив, что дважды в день использовать лифт – путь к старости.

Так что Анастасию моё появление не застало врасплох.

Впрочем, она так и осталась сидеть на коврике у дверей, поджав к груди ноги в рваных дизайнерских джинсах и потягивая белое вино из бутылки. Говорят, что после появления восставших продажи красного вина упали больше чем на треть.

– Я тебя не компрометирую? – спросила она.

– Я же мент, – ответил я. – Меня невозможно скомпрометировать. Можно только скопроментировать.

– Так себе каламбур, – ответила Анастасия и протянула мне бутылку.

Глотнув, я вернул бутылку. Вино было тёплым и кислым. Сказал:

– Не сиди на бетоне. Попу застудишь.

– Застужу! – со злорадной радостью согласилась Настя.

– Всё плохо? – спросил я.

– Мама ходит по квартире и наводит порядок, – сказала Анастасия. – Она вообще-то всегда это любила. Но сейчас она только ходит и убирает. Она нашла твои носки, кстати.

– А я забыл носки? – удивился я.

– Да, забыл. Она их постирала. И не спросила, чьи они. Вообще не спросила, есть ли у меня кто-то. А брат сразу кинулся к своему ноутбуку. Я же ничего в его комнате не трогала, только пыль вытирала.

– Играет? – спросил я.

– Нет. Стёр все игры, чтобы освободить место под новую систему. Скачал образовательные программы по математике. Ему нравилась математика. Но я не знала, что настолько.

Я сел рядом и обнял Настю.

– Ты же понимаешь, – сказала она. – Это значит, что я ничего для них не значила при жизни.

– Неправда.

– Выходит, недостаточно много значила. По сравнению с порядком и математикой.

– Все мы недостаточно много значим по сравнению с порядком, – сказал я, вспоминая Маркина и его манеру выражаться. – Дай им время прийти в себя.

– Они уже никогда не придут, – ответила Настя. – А может, наоборот, уже пришли… Пустишь меня?

– Пущу. Только тебе придётся встать.

– Ноги затекли…

Я помог ей подняться. Мы оказались совсем рядом, Настя заглянула мне в глаза.

– Зачем мы живём, Денис?

– Чтобы быть живыми, – ответил я, отпирая дверь.

Завучем в школе номер 57 был мужчина, что вообще-то редкость в нашем эмансипированном образовании. Молодой, в красивых очках, весь какой-то модный, похожий на успешного предпринимателя, а не на учителя. Но на гостеприимстве это не сказывалось – на столе стоял самовар, ставший безумно модным в последние годы, в вазочках лежали конфеты, печенье, зефир.

– У нас очень известная, очень заслуженная школа, – приговаривал завуч, пока мы с Михаилом пили чай. – С долгой и славной историей. Математическое образование у нас одно из лучших в стране, а на самом деле – в мире.

– Наверное, учится много детей-кваzи? – спросил я.

– Кваzи? – Взгляд завуча метнулся к Михаилу. – Да нет, не слишком. К сожалению, дети-кваzи очень редко сохраняют интерес к математике. Но вы не подумайте, у нас нормальная школа, кваzи среди учеников есть и отношения в коллективе дружеские, без всяких… э… предрассудков… хотя преподавателей-кваzи, к сожалению, нет…

– Я просто знаю одного мальчика-кваzи, – сказал я. – Брат моей знакомой. Возвысившись, увлёкся математикой. Можно…

– Конечно, конечно, – обрадовался завуч. – Математика – это та наука, в которой за последние годы кваzи заняли большое… достойное место. Дайте знакомой мою визитку…

Он протянул мне карточку, потом осторожно спросил:

– А вы будете… вдвоём выступать? Обычно приезжал один… специалист…

– Мы вдвоём, – сказал я. – Эксперимент такой. Будет способствовать лучшему усвоению материала.

– Я могу посидеть здесь, – сказал Михаил. – Вообще-то у нас ещё дела, я поехал с Денисом просто за компанию.

– Нет-нет! – быстро сказал завуч. – Это очень правильно, очень хорошо. Выступайте вдвоём. Вы уже читали лекции перед детьми?

– Было пару раз, – признал я.

– У нас младшие классы, с первого по четвёртый, – напомнил завуч. – Вы не поверите, но до сих пор иногда попадаются первоклассники, которые совершенно ничего не знают про восставших, про возвысившихся. Родители почему-то не считают своим долгом говорить с детьми о смерти и воскрешении, думают, что улица сама всему научит, но вы же понимаете, как учит улица… – Он замялся, но всё-таки добавил: – Так что могут быть какие-то комплексы, нестандартные реакции… вы уж не обижайтесь, если что.