В ролях: Майя Коморовская, Збигнев Запасевич.

Доцент старается сделать все, чтобы подчеркнуть, что он не у себя и лишь выполняет поручение шефа.

Доцент. Профессор звонил буквально минуту назад и попросил очень перед вами извиниться… Ему, к сожалению, пришлось уйти.

Анна (неуверенно). Вы можете его заменить?

Доцент (стараясь держаться дружески). Да что вы, это вне моих компетенций.

Наступает неловкое молчание. Анна чувствует, что теряет шанс использовать разговор в своих интересах. Перехватывает инициативу.

Анна. Я говорила вам, что ищу работу. Раньше я работала в университете, но мне не повезло. Диссертация была уже готова, но меня выжили, и теперь надо начинать все сначала. Никогда не знаешь, где у тебя враги…

Доцент слушает равнодушно. Предстоит долгий рассказ.

Доцент. У вас есть публикации?

Анна. Конечно.

Анна немного колеблется. Статьи надо перечислить, она торопливо берет сумку, достает какой-то научный бюллетень.

Анна. Здесь, например.

Доцент бросает взгляд на обложку.

Доцент. Это популяризация.

Анна (оживленно). У меня их, естественно, больше, просто я не захватила.

Доцент. Такие вещи надо иметь при себе… Соберите всё и договоритесь о встрече с профессором.

Анна с готовностью соглашается. Воцаряется тишина. Доцент встает.

Анна. Скажите честно, у меня есть шансы получить должность?

Доцент (беспомощно разводит руками). Это решает только профессор. Со ставками сейчас тяжело…

Анна. Я понимаю, у меня нет никаких требований. Я готова на любую работу, например лаборанткой. Ясно, что для начала… Меня волнует только работа, деньги не играют роли.

Доцент. Видите ли, все не так просто. Лаборантки нам как раз нужны. Скоро дойдет до того, что профессор сам будет мыть посуду. В нормальной лаборатории на каждого научного сотрудника приходится как минимум три помощника, а у нас чуть ли не наоборот…

Анна (потухшим голосом). Наверное, все не так плохо, вы преувеличиваете… (Пауза.) Спасибо, что сказали.

Анна берет со стола журнал, убирает его в сумку, нервно поправляет волосы, встает, в дверях кабинета останавливается.

Анна (с нажимом). Я вам очень благодарна…

В ее голосе уже слышна истерическая нотка. Доцент некоторое время продолжает сидеть в кабинете, выходит лишь тогда, когда шаги Анны затихают в коридоре. Он идет через секретариат, заходит в виварий, не говоря ни слова, минует ассистента и лаборанта. Идет вглубь помещения, останавливается среди разложенных книг. Обращается к лаборантке.

Доцент. Отвечайте на все звонки. И даже если позвонит сам премьер – меня нет.

[♦]

Когда я думаю о жизненных стратегиях, о моделях поведения и комплекте проблем, которые кажутся мне распространенными (поскольку каждый когда-либо с ними сталкивается), то весьма существенным представляется выбор между оппортунизмом и непоколебимой последовательностью.

Слово “оппортунизм” в польском языке имеет негативную окраску, хотя, если обратиться к исходному значению, оппортунизм – умение пользоваться случаем и обстоятельствами. Вот пример позитивного значения этого слова: рулевой, который правильно использует ветер, быстрее всех достигает цели. Человек, который ясно видит ситуацию, берет то, что ему предоставляет жизнь, и не упустит подходящего случая, дабы использовать его в поставленных перед собой целях. У такого человека больше шансов на успех, чем у того, кто ни на шаг не хочет сойти с намеченного пути. Непоколебимая последовательность оправдана в специфических жизненных обстоятельствах, а в иных становится выражением гордыни, слепоты, маниакальности или просто страха. Я знаю немало людей, которые от неуверенности в себе держатся за однажды принятые решения, как пьяница за плетень.

Противоположная крайность – жизнь, когда человек плывет, как пробка по волнам, и настолько подвластен обстоятельствам, что в итоге не знает, куда движется. Такой оппортунизм достоин порицания. Но это крайность. А что посередине? (Мы помним, что это не обязательно истина!)

Я вспоминаю сталинские годы, когда людям неподходящего социального происхождения было очень трудно поступить в вуз. Тогда “разумный” оппортунизм подсказывал: подавай документы не туда, куда хочешь, а туда, где есть шанс быть принятым. Однако на некоторые факультеты желающих поступить было меньше, чем мест, и можно было рассчитывать, что сами профессора, опасаясь закрытия специальности, протолкнут через комиссию абитуриентов, которых надлежало завалить.

В политике, науке, искусстве оппортунизм столь же необходим, сколь и опасен: достичь цели можно, только обладая известной долей оппортунизма, но достаточно чуть-чуть перегнуть палку, проявить избыточную гибкость – и, неожиданно для себя, мы придем к цели, обратной задуманной.

Работая в такой ненадежной сфере, как кинопроизводство, я многократно убеждался, что могу делать то, что могу, а вовсе не то, что хочу. Проекты, которые были для меня самыми важными в жизни, проваливались, поскольку не находилось желающих их профинансировать. Зато появлялись другие, и на них средства были. Мне удалось не сделать ни одного фильма, из титров к которому я бы сегодня захотел снять свое имя, за который мне было бы стыдно, и это – счастье, ибо в искусстве всегда существует опасность несчастного случая на производстве, что завершается полным крахом. В современном бизнесе есть такое понятие, как “умение управлять рисками”. Художник, политик, ученый, соблюдающие все правила безопасности, ничего не добьются, но в то же время излишний риск приводит к катастрофе. Ученый может впустую истратить талант и все свои силы, сделав ставку на исследования, не принесшие результатов; политик, не оправдавший надежд своих избирателей, навсегда исчезнет с политической сцены. Для художника провал часто означает конец карьеры: как мир может утратить к нему доверие, так и он сам теряет веру в себя.

Когда я задумываюсь о ситуациях выбора в своей профессиональной жизни, в памяти возникает целый список фильмов, которые как бы сами мне подвернулись, а я не захотел отказываться, потому что нельзя отклонять предложения, считающиеся, как говорится, “достойными”, пусть нам и не всегда с ними по пути. При таких обстоятельствах я сделал картину об Иоанне Павле II и экранизацию его пьесы “Брат нашего Бога”, снял фильм о Кольбе[30], перенес на экран произведения Танкреда Дорста и Макса Фриша, а еще раньше – “Убийство в Катамаунте”, целиком снятое в Америке.

С Питером Уиром в Сиднее, 1985 г.