Дома сразу, даже не переодевшись, села за стол, открыла блокнот, написала на каждой странице: «01.06», «02.06», – и так далее, до семнадцатого. Просто чтобы обозначить твердое намерение наверстать упущенное. В смысле вспомнить и хотя бы кратко описать все прошедшие летние дни. Начинать записи с середины июня, казалось Марьяне, некрасиво, неаккуратно. Если уж взялась зачем-то описывать свое лето, то, будь добра, целиком.

Потом, конечно, переоделась в домашнее платье, разогрела в микроволновке суп, сваренный еще в среду, овощной, пресный, почти безвкусный, как почти все, что Марьяна готовила для себя, экономно и не особо стараясь. В жару супа совсем не хочется, но все равно надо его доесть. За самоотверженность она вознаградила себя маленькой пачкой чипсов, которые вообще-то нельзя, но с супом все-таки можно, потому что без чипсов он, будем честны, совсем невыносимая дрянь.

Съев суп и вымыв тарелку, Марьяна взялась за блокнот и задумалась, вспоминая: что же было первого июня? Сверившись с календарем, выяснила, что пятница. Значит, возвращалась с работы пешком, это почти десять тысяч шагов, неплохая нагрузка, обычно на такие прогулки не хватает времени, но по пятницам некуда торопиться, пятница – день свиданий и развлечений, поэтому если тебя никто никуда не позвал, можно потратить вынужденно высвободившееся время с пользой, пойти домой не просто пешком, а дальней дорогой (двенадцать с половиной тысяч шагов) и даже свернуть в кафе, если вдруг попадется такое, где нет обычной пятничной толпы.

Но все это были сугубо теоретические построения, как на самом деле прошла та прогулка, Марьяна уже не помнила. И что было в тот день на работе? В общем, ясно, что все, как обычно, спокойно, а значит, можно сказать, хорошо, проблемы и неприятности как раз отлично запоминаются, но хоть какие-нибудь подробности? Во что я в тот день была одета? – мучительно вспоминала Марьяна. – И с кем ходила обедать? Да и ходила ли вообще?

Что можно сказать совершенно точно – было жарко. В первые дни июня в городе установилась необычная для этого времени года, типичная августовская жара, все вокруг только об этом и говорили. А сама Марьяна последними словами проклинала дресс-код, обязывающий сотрудниц банка в любую погоду носить колготки, в жару это делало каждый выход на работу познавательной мини-экскурсией в ад.

Сама не заметила, как начала писать: «01.06. Первое, о чем я подумала, проснувшись: мне не надо надевать колготки! Прекрасное начало нового дня. Каждый день, открыв глаза, сразу вспоминаю: больше никаких колготок! – и не устаю радоваться этой прекрасной новости. Наверное, не устану вообще никогда. Н. говорит, я удивительная: еще не успела толком проснуться, а уже улыбаюсь. Было бы чему удивляться. Это он просто колготок в плюс тридцать два никогда не носил. Могу спорить, он вообще никогда, ни в какую погоду не носил колготок. Счастливчик, любимец богов и избранник судьбы. Впрочем, я тоже любимица и избранница, просто, в отличие от Н., не с рождения, а всего лишь с прошлой осени. Какая же я молодец, что ушла из банка! Да ради одного только счастья летнего бытия без колготок имело смысл рискнуть».

Перечитала, глазам своим не веря: что это? Откуда взялось? Это я написала? О боже, зачем?! Какое «ушла из банка»? Куда это, интересно, я оттуда ушла? В один из этих новомодных старт-апов, куда меня звали с испытательным сроком, а там «как пойдет», в смысле найдем другую такую же дуру, согласную поработать три месяца за ползарплаты, а ты отправишься на биржу труда? И самое главное, кто такой этот Н., считающий меня удивительной? Откуда он вдруг взялся? Из каких влажных фантазий выпорхнул? Самое смешное, похоже, даже не из моих. У меня сейчас, кажется, вообще ни одного знакомого мужчины на эту букву, только женщины, Нийоле и две Наташи. Полная ерунда. Зачем было это записывать? Кого я хочу обмануть? Все знакомые знают, что я до сих пор в банке работаю. И вообще, я же сейчас не в фейсбуке, а в бумажном блокноте, сама для себя пишу.

И вдруг подумала с удивившим ее саму иррациональным, совершенно детским упрямством: вот именно, для себя. Что хочу, то и пишу. Мне просто приятно писать о себе: «Ушла из банка». Я же уже года четыре решиться не могу, ну так хоть помечтаю. А еще приятней писать: «Н. говорит, я удивительная». Какой он молодец, этот неведомый эн! Все правильно про меня понимает. Пусть и дальше так говорит, а я послушаю. В смысле перечитаю. После того, как запишу.

Перевернула страницу и начала упоенно строчить: «02.06, суббота. Отличный, жаркий выходной день, специально посланный нам милосердным Господом, чтобы пить апероль шприц в тени цветущих каштанов, которые, впрочем, давным-давно отцвели, так что придется пить апероль просто под тентом, жизнь полна лишений, но я переживу. Некоторым еще труднее живется, например Н., бедняжечке, сегодня к трем на дежурство, спасибо, что хоть не с утра пораньше, а то плакала бы наша вчерашняя вечеринка. А так вечеринка не плакала, напротив, смеялась и требовала еще. Какое же все-таки счастье, что от белого у меня никогда не болит голова…»

Вот это правда, – подумала Марьяна, – хотя бы это – чистая правда. Первые восемь слов правды, если считать предлоги, союзы и частицу «не». Считать частицу, конечно, нечестно, но без нее слов правды останется только семь, а это вообще ни в какие ворота. Все-таки не роман пишу, а просто веду дневник.

На этом месте Марьяна рассмеялась – вслух, в полном одиночестве, скрашивал которое только вымышленный эн, да и тот сейчас смирно сидел в Марьяниной голове, не подавая признаков жизни. Видимо, отсыпался после дежурства, выпавшего на второе июня. Трудно ему на этом дежурстве пришлось!

– Эй, – сказала Марьяна, – дорогой эн, хватит спать! А то я тут смеюсь в одиночестве и, видишь, уже вслух с тобой разговариваю, как будто сошла с ума. Но я не сошла, ты не думай! Просто я – удивительная. По твоим же словам.

Сказала и сама испугалась: а ведь, похоже, действительно чокнулась. Сижу тут одна за столом, мало того, что пишу всякую чушь, так еще и вслух разговариваю. И зачем-то смеюсь.

Да ладно, – утешила себя Марьяна. – Тоже мне, величайшее безумие всех времен и народов. Просто пишу все, что взбредет в голову. Это нормально вообще: придумывать и писать. Некоторые люди даже деньги так зарабатывают. Писатели называются. Может, во мне только что проснулся великий писатель? Ну или ладно, не особо великий. Такой себе средней руки автор женских романов. Производственных женских романов о счастливом избавлении от колготок. Такие тоже нужны. А что смеюсь и вслух разговариваю, так это от избытка вдохновения. Некоторые писатели небось и не так еще в творческом угаре чудят.

Она снова рассмеялась и продолжила писать:

«02.06, вечер. Вернее, глубокая, глубочайшая ночь, сладкая, какими бывают только холодные летние ночи после таких отчаянно жарких дней, как сегодня. Хорошо, что Н. ушел на дежурство, обниматься в такую погоду невыносимо, а не обниматься, когда он рядом – технически невозможно; впрочем, я все равно нашла способ провести хотя бы полдня в невыносимых муках: отправилась танцевать. И теперь могу выдать экспертное заключение: линди-хоп на набережной при температуре плюс тридцать по Цельсию, это не только первобытная радость коллективных движений в едином ритме, но и по три ведра ядреного крестьянского пота с рыла. Мы так щедро залили своим потом набережную, что теперь она, как честная земная поверхность просто обязана принести урожай. Урожай чего именно – об этом я пока стараюсь не думать. Вот придет Н. с дежурства, обнимет, тогда и подумаю. А пока я одна, разноцветных пляшущих мандрагор, пробивающих макушками свежий асфальт, лучше не воображать».