Воронцов тихонько вздохнул, повернулся к застекленной двери вивария спиной и поспешил в лабораторию: нужно было разрешить свои сомнения до возвращения Морозовой.

В лаборатории он уселся за компьютер, ввел пароль и очень быстро обнаружил, что основной рабочий файл, в котором хранились данные первой экспертизы, кто-то удалил. Сергей удовлетворенно хмыкнул: вообще-то, это было против правил, а значит, он находился на верном пути.

Зато заполненная им справка о результатах экспертизы оказалась на месте. Пробежав ее глазами, Воронцов вызвал на экран результаты исследования ДНК саратовского самозванца Зимина и увидел именно то, что ожидал: две справки полностью совпадали, отличаясь друг от друга лишь тем, что в одной были указаны паспортные данные Зимина (Зимина-Ульянова, прямо так и было написано!), а в другой фигурировали только порядковые номера образцов. Выходит, в обоих случаях они исследовали ДНК одного и того же человека – Зимина! Только образцы для сравнения были разные: на прошлой неделе они сравнивали ДНК Зимина и того типа, что лежит в мавзолее, а на позапрошлой – с каким-то анонимным клочком мумифицированной кожи...

Воронцов огляделся. В лаборатории никого не было. Он вывел обе справки на принтер и, сгорая от нетерпения, торопливо выхватил бумаги из приемного лотка, сложил вчетверо и сунул под халат, во внутренний карман пиджака. Затем закрыл файлы и на всякий случай отошел в другой конец лаборатории, подальше от компьютера. Двигался он как во сне, зато его мозг работал с лихорадочной скоростью.

Когда анализ проводился по просьбе генерала с Лубянки, результат получился однозначно отрицательный, что и дало Воронцову все основания назвать Зимина мошенником и самозванцем.

Зато на позапрошлой неделе при исследовании анонимных образцов (один из которых, вне всякого сомнения, принадлежал все тому же Зимину) анализ дал положительный результат с вероятностью под девяносто процентов. То есть тот клочок похожей на старый пергамент человеческой кожи был взят с тела какого-то близкого родственника Зимина. А генерал, между прочим, сказал, что их подопытный – никакой не самозванец. По словам генерала, и сам Зимин, и все, кто его знает, никогда не сомневались в том, что он – один из немногочисленных ныне здравствующих родственников Ленина...

Тут ему впервые пришел на ум вполне резонный вопрос: а почему, собственно, Зимина в институт привел генерал ФСБ? Не зеленый лейтенантишка, не капитан и даже не полковник, а генерал! С чего бы это вдруг?

– Мать твою! – прошептал Воронцов в строгой тишине генетической лаборатории. – Вот тебе и научный метод, чтоб ему пусто было...

Он почувствовал, что продумывать все до конца, делать окончательный вывод из суммы имеющихся в его распоряжении данных почему-то совсем не хочется. Он уже видел, каким будет этот окончательный вывод, и тщетно пытался найти слабое звено в цепочке своих рассуждений. Но придраться было не к чему.

"А может, к черту генерала? – подумал он вдруг. – Газетчики за такую информацию дадут раз в десять больше. Да они мне лысину в кровь расцелуют! Это же сенсация, бомба! Вот только генерал... Он меня, пожалуй, за такое дело по головке не погладит. Если я к нему не приду, он того и гляди сам явится по мою душу, и тогда мне никакие газетчики не помогут – так и сгнию в каком-нибудь звуконепроницаемом застенке..."

Воронцов покосился на телефон, стоявший на рабочем столе начальницы. "Нет времени лучше настоящего" – это была фраза, которой его мать обычно пресекала многочисленные попытки сына отложить на потом какое-нибудь неприятное дело. Фраза эта, естественно, всю жизнь бесила его, как любой к месту и не к месту повторяемый лозунг, но сейчас он впервые с полной ясностью осознал, насколько она верна. Глядя на плоский, цвета слоновой кости аппарат, Воронцов попытался принять окончательное решение. Как быть? Звонить генералу или газетчикам? И если звонить, то как? Если позвонить прямо отсюда, номер обязательно определят, а его самого вычислят без труда, так что никакой анонимности не получится. А с другой стороны, если решил подзаработать на этом деле, то к чему скрываться? Все эти шпионские игры с секретными номерными счетами и засунутыми под мусорный бак полиэтиленовыми пакетами хороши на экране телевизора. А в реальной жизни, пожалуй, и не придумаешь, как ко всему этому подступиться.

К тому же кто может знать, какая у этого дела подоплека? А вдруг этот генерал с Лубянки выглядел таким взволнованным вовсе не из-за суеверного страха перед мумиями? Что, если он действовал вовсе не по приказу, а на свой страх и риск? Нет, звонить в общественную приемную ФСБ нельзя ни в коем случае, себе же хуже сделаешь. А если позвонить прямо генералу в кабинет (его визитная карточка до сих пор лежала у Сергея в столе), то, пока не представишься, тот цербер, что сидит в приемной, нипочем не соединит со своим начальником. Так что действовать, как это ни печально, придется с открытым забралом. И между прочим, если тот визит генерала в институт был чем-то вроде партизанской вылазки, то содрать с господина чекиста можно будет очень приличную сумму... Ха! А ведь это неплохо, совсем неплохо... Вот что значит умение мыслить критически. Все-таки и из высшего образования иногда можно извлечь практическую пользу!

Воронцов заметил, что описывает сужающиеся концентрические круги, постепенно приближаясь к столу начальницы. Надо было на что-то решаться. Позвонить прямо сейчас? А почему бы и нет? Не бывает времени лучше настоящего! Морозова может проторчать в виварии битый час, воркуя с мышами, да и разговор не займет много времени – не по телефону же, в конце-то концов, обсуждать такие вещи! А денег по телефону уж точно не получишь...

Сергей нерешительно протянул руку к трубке, и телефон, будто только того и ждал, грянул длинной, требовательной трелью. Воронцов подскочил, как от электрического разряда, мигом покрывшись липкой ледяной испариной. Путаные обрывки каких-то мыслей заметались в мозгу, как летучие мыши, и тут же рассеялись в разные стороны, оставив после себя лишь звенящую пустоту.

Воронцов дрожащей рукой снял трубку.

– Лаборатория г-генетики, – с запинкой пробормотал он. – С-слушаю вас.

– Гамарджоба, уважаемый! – жизнерадостно пророкотал в трубке густой баритон с сильным кавказским акцентом. – Светлану Петровну я могу услышать?

– Одну минуту, – с облегчением сказал Воронцов. – Не кладите трубку, я ее позову.

Он бросился к выходу, но в дверях столкнулся с Морозовой.

– Вас к телефону, Светлана Петровна.

– Спасибо, Сережа.

Отчетливо стуча высокими каблуками по кафельному полу, она прошла к столу и взяла трубку.

– Морозова слушает.

Лаборант все еще торчал возле дверей, не зная, куда себя девать. У него было такое ощущение, будто его застукали за каким-то постыдным занятием; сложенные вчетверо листы компьютерной распечатки лежали в кармане, напоминая, что ощущение это не беспочвенное.

Он посмотрел на Морозову и вздрогнул: заведующая была бледна как полотно и судорожно цеплялась свободной рукой за край стола, будто боялась упасть.