После чего оба они – Гортензий, нарочно заслоняя Амалию Павловну своей тощей, жилистой спиной и тревожно озираясь во избежание, – торопливо заскользили над трепещущей травой обратно под прикрытие леса.

Чжу Ба Цзянь был от природы слаб телом. И он был молод. Очень молод, даже для такого молодого человека. В довершение этих двух скромных несчастий он обладал наследственным куском отличной плодородной землицы, богатым фруктовым садом и вдобавок злобным, своекорыстным соседом Минь Бао. Однажды сад и особенно плодородная землица приглянулись злобному Минь Бао. Тогда он решил обидеть очень молодого и очень беззащитного сироту. В первый год он отнял неправедным насилием северный участок надела, во второй год нацелился на восточный его край. Надо ли говорить, что при таком аппетите алчного соседушки Чжу Ба Цзянь рисковал остаться вовсе без земли, да и без фруктового сада заодно. Поэтому бедный юноша отправился в ближайший город к праведному судье с прошением, орошенным собственными слезами, и богатым подношением, выращенным собственными руками. Но праведный судья отказался от щедрого подношения и не принял прошение сироты Чжу Ба Цзяня. Потому что боялся злобного и свирепого Минь Бао. Так Чжу Ба Цзянь оказался наедине со своим горем и, удрученный, пошел на городскую базарную площадь в надежде продать непринятое подношение хотя бы за пару лян серебра.

У колоды, где пришлые издалека крестьяне поили своих лошадей, он встретил монаха из монастыря Шао‑линь – о том поведала на ухо бедному юноше кумушка, сторговавшая у него за бесценок корзину яиц. Сначала Чжу Ба Цзянь ей не поверил. Как же так, этот низкорослый, немощный старец и вдруг монах из столь славного монастыря? Да ведь монахи из Шао‑линя ростом, по меньшей мере, в один чжан, и сила у них – сила дракона востока и тигра запада! А этот щуплый старик не справится и с кротким ягненком, еще не знававшим палки пастуха. Но нет, это истинно монах из монастыря Шао‑линь, убеждала его настойчивая кумушка, если юноша не верит ей, то может сам спросить. Тогда Чжу Ба Цзянь, которому терять было нечего, робко подошел к старому монаху. Тот ласково поприветствовал Чжу Ба Цзяня и, заметив его удрученный вид, осведомился, не стряслась ли с ним какая беда. Да, стряслась, ответил юноша и, видя доброе расположение к себе, рассказал старому монаху все как есть. Про злобного соседа Минь Бао, а также про судью, хотя и праведного, но ужасно трусливого. Когда монах выслушал грустную повесть до конца, Чжу Ба Цзянь осмелился его попросить. Не возьмет ли почтенный старец его к себе в ученики, не наставит ли, как сделаться крепким телом и духом, но главное, не откроет ли тайны великого искусства борьбы, ве́домые лишь монахам монастыря Шао‑линь с хребта Удан‑шань? За это Чжу Ба Цзянь обещает почитать старика как своего собственного предка, и в каждый год его земной жизни отдавать половину урожая фруктового сада. Старый монах улыбнулся в длинную белую бороду, не сказал ни да, ни нет, но пообещал назавтра прийти к юноше в дом.

На следующий день монах из монастыря Шао‑линь и впрямь пришел в дом к Чжу Ба Цзяню, однако не с пустыми руками. На привязи за ним шел молочный теленок, путавшийся в тоненьких нетвердых ножках. И монах сказал:

– Чжу Ба Цзянь. Возьми этого теленка себе. Корми его, пои, заботься о нем как следует. И каждый день, взяв теленка на руки, прыгай сто раз подряд через низенький кустик, что растет у ручья. А ровно через три года приходи снова на базарную площадь. Я буду тебя ждать.

Три года, не зная устали, Чжу Ба Цзянь выполнял наставление своего нового учителя. За это время молочный теленок превратился в здоровую и сытую корову, а чахлый кустик у ручья в раскидистую могучую иву. Но из всего имущества у бедного юноши остался только домик и маленький уголок сада. Все прочее отобрал злобный и свирепый сосед Минь Бао. Наконец наступил заветный день, когда Чжу Ба Цзяню надо было отправляться вновь на базарную площадь и встретиться с наставником из монастыря Шао‑линь.

Старый монах не забыл об уговоре и ждал юношу на прежнем месте, у лошадиной поилки. Он усмехался в свою белую длинную бороду и, довольный, поглядывал на Чжу Ба Цзяня. Юноша поклонился ему до земли и затем сказал:

– Учитель, я делал все, как вы велели. Три года подряд, изо дня в день, я брал на руки теленка и прыгал через ивовый куст. Но пока я прыгал, сосед мой Минь Бао лишил меня почти всего имущества. Не пора ли мне приступить к постижению боевых сокровенных тайн монастыря Шао‑линь, дабы я смог дать отпор моему обидчику?

– Не надо тебе постигать никаких тайн! – расхохотался прямо ему в лицо старик. – Когда в следующий раз Минь Бао придет к тебе, чтобы отнять последнее, ты поступи так. Хватай свою корову на руки, и беги с криком ему навстречу. После чего ты легко заберешь свое законное имущество обратно. И помни – лучшая битва на свете та, которой не было!

«Теперь МЫ покажем тебе!» (это тоже эпиграф)

Воздух сегодня пах необычно. Впрочем, как и вчера. И позавчера. И за другой день до этого. Тим знал, почему это так. Ребята из мастерской «Греческие Календы» забавляются. Нынче над городом витал вкусный дымок цветочной ванили, что придумают назавтра – кто ж угадает? Может, это будет растертая хвоя, а может – обожженные в росных парах пески, м‑мм, прелесть какая! Зато аромат натуральных водорослей моря Тиму не понравился – напустили вонючего тумана три утра назад. Он никогда не видывал моря, разве на картинке, и не очень себе представлял – как это получается: необъятные просторы зеленой воды, сколько угодно вглядывайся в даль в поисках суши, а встречного берега нипочем нет! Однако изумление свое Тим держал про себя и прочно скрывал от всех. Пусть думают, будто бы про это самое море ему все вдоль и поперек известно, настолько, что надоело. Все так и думали.

По правде говоря, всех было ровным счетом четыре человека. На словах, не на пальцах. Тим уже и забыл, как это – считать на пальцах. Неудобно и только до десяти. Он же отныне свободно способен считать хоть до ста. Да что там считать – сложить и вычесть быстро в уме. Недаром последние ночи напролет в том упражнялся. Тим снова вдохнул глубоко ванильный воздух не без затаенного торжества. Ловко все‑таки обвел вокруг горелого пня эту четверку!! Хотя зря он так. Они теперь ему приятели, едва ли не друзья. Носятся с Тимом, даже неудобно. Будто он невидаль какая! А с чего? Вот и теперь ждут его на площади у «Пьющего носорога», чтобы потом пойти знакомить с кем‑то там еще. Тим совсем не против – интересно, да и не страшно, по крайней мере, пока. Радетели, чей здешний город Большое Ковно – ну и затейливое же название! – народ добрый и к любому доверчивый, зато и странный донельзя. Не то он сам, Тим, обыкновенный, вот бы помолчал! На всякий случай прибавил он шагу, нехорошо заставлять других ждать. Правила общественного приличия были в городе одинаковыми с теми, что и в поселке, неудивительно – разве не Радетели их придумали от начала? Радетели. Никакие они не боги, он давно понял из многих разговоров, но и своим соображением и наблюдениями украдкой дошел до того же. Все равно от обычных человеков куда как сильно отличные. Оттого Тим бояться не боялся, чуя про себя – нельзя того позволить, иначе ему конец, – однако относился с опаской и помнил хорошо: добрые‑то они добрые, но ежели что не так, кинутся в момент, и хватка у них ого‑го!