Федор вздрогнул. Господи, час от часу не легче!

— Послушай, уважаемый, — хмуро обратился он к Шер-Хану. — У тебя, похоже, превратные представления о моих доходах, и второго мешка с настоящими баксами у меня тоже нету!

— А ты поищи! — гортанным смехом, больше напоминающим карканье ворона, рассмеялся Шер-Хан. — Я же говорю — ты везучий! Я видел, как ты эти бабки у Алексея в чемодане нашел. Захочешь бабу свою назад — еще найдешь!

Федором вновь бессильно закрыл глаза. Остаться в живых только для того, чтобы стать — пусть невольным, но — виновником смерти Ирины? Было от чего прийти в отчаяние, и Федор не выдержал, взмолился:

— Шерван, уважаемый, послушай: ведь это меня, а не ее тебе заказали! Это наше с тобой дело, она здесь ни при чем! Я прошу тебя, отпусти ее! Нашей дочери шесть лет, не лишай ребенка матери! Мне казалось, что настоящие джигиты не воюют с женщинами и детьми? Будь человеком! Мужчиной, в конце концов!

Он просил и умолял, не задумываясь о том, что в глазах Шер-Хана, должно быть, сейчас он теряет безвозвратно свое лицо. Если бы было нужно, Федор упал бы сейчас перед ним на колени! Но ясно было, что сострадания в душе этого демона зла не больше, чем в породивших его безжизненных горных утесах.

— Не тебе учить меня мужеству, гяур! — зло оборвал он Федора. — Все неверные — грязные собаки, и я жалею, что не могу убить каждую вашу суку и каждого щенка! Ты радоваться должен, что мне нужны деньги, а уж где ты их возьмешь, это твое дело. Если денег не будет, или ты обратишься к ментам, твоя шлюха пожалеет, что родилась на этот свет. Я буду резать ее на куски, сниму это все на пленку и сделаю так, что твоя дочь это увидит. У тебя есть сутки а то, чтобы найти деньги. Ровно через двадцать четыре часа я позвоню и скажу, где ты мне их передашь. Все, время пошло.

И, показывая, что все разговоры закончены, Шер-Хан резко повернулся, намереваясь уйти. Разум Федора словно застила пелена и, не осознавая, что делает, с коротким горловым рычанием он бросился на киллера. Но тот, словно у него глаза были на затылке, легко уклонился от нападения, а Федор, не искушенный ни в одной из разновидностей рукопашного боя, промахнувшись, потерял равновесие. Он врезался в стол и, кувырком перелетев через него, со всего размаху грохнулся все тем же злополучным боком об пол. От пронзительной боли у него на мгновение помутилось в голове, а когда он снова обрел способность воспринимать действительность, в лоб ему упиралось дуло пистолета.

— Храбрый гяур! — издевательски посмеивался, стоя над Федором, Шер-Хан. — Храбрый, но глупый. Если я убью тебя сейчас, кто спасет твою жену? И кто заплатит мне за нее выкуп?

Чувствуя, как закипают под веками слезы бессильной ярости, Федор закрыл глаза, а когда снова открыл их, Шер-Хана уже не было. Закрытая потайная дверь указывала на то, каким путем он покинул кабинет, — видимо, в рест-рум был еще и черный ход. Превозмогая боль, Федор поднялся на ноги и только теперь увидел, что упал совсем рядом с Дерябиным. Директор лежал в неудобной позе, неестественно вывернув шею, и широко распахнутые глаза его так же, как при жизни, смотрели на мир ясно и лучезарно. Федор склонился над телом и закрыл покойному веки. Потом потушил в кабинете свет и вышел прочь.

***

Мешок с фальшивыми долларами преспокойно лежал там, где Федор его оставил. Даже если бы деньги были настоящими, трудно было бы найти для них более сохранного места, чем эта забытая строителями растворная «банка», сваренная из трехмиллиметрового железа! Минуту Федор раздумывал, не оставить ли на самом деле эти бесполезные бумажки здесь, но армейская привычка «все свое носить с собой» взяла верх. Он извлек хрусткий от холода пакет из-под «банки», слез с перекрытия и по гулко-пустой лестнице начал медленно спускаться вниз. Но, дойдя уже почти до самого выхода на улицу, передумал и снова поднялся на два этажа, к своей каптерке. Так и есть — дверь была нараспашку: не снизойдя до возни с замком, Шер-Хан просто выбил ее ногой. Не хотелось даже думать о том, что бы было сейчас, если бы тогда что-то не подтолкнуло его перепрятать мешок на крыше! Федор поневоле поднял глаза вверх, но над ним был только низкий серый потолок каптерки.

При виде приближающегося Федора дед Лукич, который, позевывая, неторопливо прохаживался у дверей проходной, засуетился вдруг, испуганно заметался, забился в свою сторожевую будку и прикрыл за собой хлипкую дверь. То ли черный мешок на плече Федора, о котором интересовался сам директор, внушил Лукичу такой ужас, то ли вертухай-ветеран безошибочным нюхом учуял, что технадзор вообще не должен был вернуться? Проходя мимо будки, Федору вдруг ужасно захотелось пнуть косенькую дверь, за которой скрылся старый фискал. Но, подумав, что сейчас перед ним стоят совершенно другие задачи, он сдержал себя, и через отключенные в это позднее время турникеты, не оглядываясь, покинул завод «Конвейер». Может быть, навсегда?

На Ленинградке частник на громыхающей «Волжане» подлетел по первому взмаху руки. Федор с силой вырвал заедающую дверь, безо всякого пиетета зашвырнул вовнутрь мешок, плюхнулся рядом и коротко скомандовал: «В Ясенево!» Водила меланхолично кивнул, и «Волжана», сотрясаясь проржавевшим кузовом, с трудом отвалила от обочины, вливаясь в редкий поток машин, текущий к центру. Федор бессильно откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. «Что же делать, что же делать?» — индейскими барабанами стучала в висках одна и та же мысль. Но ответа на это вопрос не было, в голове и во всем теле гудела космическая пустота. Схлынувшее чудовищное напряжение последних часов отливалось теперь такой слабостью, что Федор не мог пошевелить даже кончиком мизинца. Там-тамы сменились убаюкивающим постукиванием поездных колес по рельсам, и Федор почувствовал, что выключается. Смолкло простуженное завывание уезженного мотора, перестал доноситься из приоткрытого окна шум улицы. Его словно закачало на волнах и повлекло куда-то. Там был яркий свет, и из этого света навстречу Федору выступили вдруг две человеческих фигуры, одетые во все ослепительно-белое. Лиц фигур, как на фоне яркого солнца, разглядеть было невозможно, но в одной из них — повыше и поплотнее, одетой в костюм-тройку, Федор безошибочно угадал покойного Алексея Куницына, а во втором — пониже ростом и посуше, в щегольской паре от Армани — не менее покойного Дерябина. Парочка, оживленно беседуя, шла прямо на Федора.

— Нет, но позвольте, дорогой дядюшка! — с горячностью голосе обращался к Дерябину Куницын. — Как же Шер-Хан мог видеть, что Федор Ионычев роется в моем кейсе, если штора в тот момент была закрыта? Ведь Федор, когда вошел в комнату, первым делом задернул штору!

— Да нет, это ты позволь, дражайший племянник! — прижимая руки к груди, возражал ему Дерябин. — Лучше ответь, как он мог не отличить тебя от господина Ионычева, даже и в объятиях его жены? Ведь ты так располнел за последние годы!

— Но главное-то главное, дядюшка! — восклицал Куницын, поднимая вверх указательный палец. — Где Федор достанет пятьсот тысяч американских долларов? Настоящих, заметьте, настоящих!

— А чем, собственно, те доллары, которые у него сейчас, хуже настоящих? — с обидой в голосе удивлялся Дерябин. — Но если это уж так принципиально, то придумать, как превратить их в настоящие, мне не представляется большой проблемой. Собственно, ему придется придумать, иначе его дочь останется сиротой! Я бы на его месте придумал.