— От старости что?

Стюарт расхохотался. Даже леди Вайолет прыснула в несъеденную салфетку.

Коналл с трудом сдержал смешок.

— Нет, Шона, interstat значит умереть, не оставив завещания.

— О, прошу прощения.

Шона ощутила, как у нее зарделись щеки, но почему‑то обрадовалась, что сумела развеселить грустную леди Вайолет.

Тем временем лакей подал на стол маринованного лосося на листьях тушеной капусты. От него исходил божественный аромат, и Шона с облегчением вздохнула, что можно переключиться. Но Вайолет изменилась в лице. Вид еды вызвал у нее явное отвращение. Прижав салфетку ко рту, она откинулась на стуле.

— Вам нехорошо? — спросила Шона.

— Нет, все в порядке, — ответила она нервно, и над ее верхней губой проступили капельки пота.

Шона не могла не заметить страданий девушки.

— Но это не так! У вас лицо позеленело. Может, лучше пойти и полежать немного?

— Думаю, я так и сделаю. Если вы меня извините, Балленкрифф? И с вашего разрешения, maman?

Коналл поднялся из‑за стола:

— Конечно. Я велю миссис Доэрти принести вам в комнату несколько свежих лимонов. Вдыхайте их запах, чтобы уменьшить эффект nausea gravidarum[8]. И еще пришлю вам клубничного пюре. Оно поможет успокоить желудок.

— Благодарю, — проговорила леди Вайолет и выбежала из комнаты.

Шону вдруг охватило усиливающееся с каждым мгновением чувство беспокойства, и она встала со стула:

— Я пойду с ней.

Джентльмены снова поднялись.

— Уверена, в этом нет необходимости, — объявила герцогиня.

— На самом деле, ваша светлость, — вставил Коналл, — думаю, что это значительно облегчило бы состояние леди Вайолет. Спасибо, Шона. Большое спасибо.

Желание помочь женщине, которая собиралась похитить у нее Коналла, не должно было возникнуть у Шоны. Но она не могла отделаться от стремления облегчить страдания любого человека. Коналл проводил ее кивком головы, и Шона направилась по коридору к лестнице, ведущей наверх, где располагались спальни для гостей.

Открыв дверь в комнату леди Вайолет, Шона увидела, что ее рвет в ночной горшок.

Схватив полотенце, Шона смочила его водой из кувшина на умывальнике и, присев рядом с Вайолет на кровать, принялась протирать мокрый от пота лоб девушки.

Когда приступ рвоты прошел, Вайолет откинулась на подушки. От ее красоты осталась лишь тень воспоминаний.

Шона протерла влажным полотенцем ее щеки, покрывшиеся красными пятнами.

— Теперь вам лучше?

Вайолет слабо кивнула.

— Что с вами? Съели что‑то несвежее?

— Нет. Вы очень добры. Мне скоро станет лучше.

— Я тоже так думаю. Вы похожи на кошку, проглотившую больную мышь.

Вайолет со стоном снова схватилась за ночной горшок.

— Прошу прощения, — извинилась Шона, проклиная свое бесчувствие. — Давайте поболтаем о приятных вещах.

Вайолет кивнула, измученная борьбой с приступом тошноты.

— Вы его любите, правда?

Рука Шоны застыла в воздухе.

— Что?

— Доктора Макьюэна. Вы любите его. Я вижу.

Эти миндалевидные глаза видели гораздо больше, чем хотелось Шоне. Ей показалось, будто кто‑то вгрызся в ее внутренности. Не доверяя своему голосу, Шона пожала плечами.

— Если это послужит вам хоть каким‑то утешением, мисс Шона, я не больше вашего хочу, чтобы эта свадьба состоялась. О, я в восторге от доктора Макьюэна… он добрый и очень красивый мужчина. Но мое сердце уже отдано другому.

— Правда? Кому?

Вайолет закрыла глаза.

— Брату Балленкриффа. Стюарту Макьюэну.

У Шоны подскочило сердце.

— Вы… любите Стюарта?

Глаза Вайолет затуманились.

— Всем сердцем. Хотя подозреваю, что он меня не любит.

Шона пришла в замешательство. С одной стороны, ее обрадовало известие, что Вайолет ей не соперница в любви Коналла. Но трагедия неразделенной любви Вайолет к Стюарту омрачала радость.

— Я и не догадывалась, что вы знали его раньше.

Вайолет вздохнула.

— Мы довольно хорошо знаем друг друга. С года моего дебюта в обществе. Мы встретились в опере. Он был такой ослепительный, такой очаровательный. И нетерпеливый. Он сразу подошел ко мне, не обращая внимания на моего сопровождающего. Словно, кроме нас двоих, на земле больше никого не существовало. И когда заговорил со мной, мне показалось, будто он заглянул в мою душу, а я — в его. И хотя он был об руку с дамой сомнительной репутации, я поняла, что он так же одинок, как и я. И всякий раз, когда мы встречались, сколько бы людей нас ни окружало, мы, казалось, понимали друг друга так, как никто не понимал.

По щеке Вайолет скатилась слеза, и Шона инстинктивно промокнула ее полотенцем.

У Вайолет задрожали губы.

— Спасибо, вы так добры. Я очень сожалею, что вынуждена принимать участие в этой ужасной несправедливости, устраиваемой моей матерью по отношению к Стюарту и доктору Макьюэну. И похоже, против вас. — Она накрыла руку Шоны своей. — Мне так стыдно за себя. Когда я увидела, как загорелось лицо Стюарта при вашем появлении в гостиной, мне захотелось вас возненавидеть. Это низко с моей стороны, и я прошу меня простить.

Если бы не трагичность ситуации, Шона посмеялась бы над иронией судьбы. Ведь она чувствовала к Вайолет то же самое.

— О, не стоит беспокоиться по поводу влюбленности в меня Стюарта, леди Вайолет. У него распутные глаза, но он не посмел бы ко мне и пальцем прикоснуться. А с нашей стороны глупо ненавидеть друг друга. Лучше было бы сразу отчекрыжить ему яйца.

Вайолет прыснула, но улыбка тут же исчезла с ее лица.

— Я думаю, он даже не подозревает, что расстраивает меня, когда смотрит на других женщин.

Шона попыталась представить их вместе.

— Я знаю, что вы питаете к нему нежность, но он ненасытный, как блудливый кот. Как можно отдать свое сердце мужчине, который бегает за каждой юбкой.

Вайолет приподнялась на локтях. В ее искренних глазах снова сверкнули слезы.

— Вы просто не понимаете его, мисс Шона. Никто его не понимает. Я знаю, что в нем скрывается замечательный человек. Я это вижу! Но в глубине души он думает, что недостоин любви — и в первую очередь своей собственной, — отсюда и неприятие любви других. Он препятствует собственному счастью тем, что ищет самоутверждения в страсти женщин. Мне очень неприятно, что он так низко себя ценит. Как может он в таком случае оценить любовь к той душе, которую презирает? Я молю только об одном, чтобы он позволил мне показать ему все то хорошее, что я вижу в нем. Тогда он станет тем человеком, которым должен быть.