травой. Приш рассказывал, что ею кормят коров зимой. Вот и сейчас стоят стога. Мёнгере пожелала подойти поближе и рассмотреть. Она так и сделала: побежала прямо на поле. Приш и Глеб с трудом её догнали.

– Ну ты даёшь! – удивился Приш. – Что это с тобой сегодня?

А Глеб посмотрел так, словно впервые увидел. И почему-то от его взгляда внутри Мёнгере полыхнуло.

– Да вот, сено, – смутилась она. – Решила потрогать.

Хухэ стоял рядом, принюхиваясь: наверное, в стоге водились мыши. Да и от сена пахло так… Мёнгере вдохнула полной грудью.

– Мы тюфяки соломой набиваем и в клетях стелем. Там хорошо летом спать – не душно, – сказал Приш. – Только сено колется.

Мёнгере лишь улыбнулась: если получится, она узнает, что такое клети. И полежит на душистых тюфяках.

Глеб заметил крыши домов – деревня расположилась в низине вдоль реки. Провизия у путников была, поэтому заходить в поселение не хотелось, но мост на противоположный берег находился там. А вброд в незнакомом месте не пойдёшь, опасно. Так что деваться им некуда. Можно, конечно, темноты дождаться, а потом незаметно прокрасться, но как-то глупо. Да и неизвестно, на кого в темноте наткнёшься.

Мёнгере вертела головой: место красивое. Речка лениво несёт свои воды. Лишь изредка пойдут круги – рыба плещется. Берег порос высокой серой травой. Над водой свисают деревья: полощут в ней ветви. Солнце садится, обагряя небо и окрашивая облака в аметистовый цвет. Жаль, что Мёнгере не поэт.

Серые дома цепочкой выстроились вдоль реки. Рядом с каждым в воду спускались мостки. Мёнгере заметила на одном женщину: та стирала бельё. Рядом бегали малыши, на которых мать время от времени прикрикивала. Народа на улице было немного – уже вечерело. Мёнгере со спутниками свернули к мосту – на них не обращали никакого внимания – и неожиданно возле одного из домов увидели гроб. Вокруг него собрались люди. Они оживлённо переговаривались.

– Надо же! Повезло им: недолго мучились со стариком, – произнесла дородная женщина. – Всего пяток лет бедокурил.

– Ну да! Не то что мы – второй десяток спокойно уснуть не можем, вечно на нервах, – подхватила вторая. – Всю душу бабка вымотала. А самой хоть бы хны! С утра как новенькая.

Жители заметили путников.

– А это кого принесло? – недружелюбно поинтересовался мужчина.

Даже внешне он выглядел угрюмым человеком.

Глеб объяснил, что им надо перейти через мост.

– Куда же вы на ночь глядя? – удивился мужчина. – На той стороне деревня в трех часах ходу. Не дойдёте, скоро стемнеет. А на улице ночевать негоже, если крыша имеется.

Глеб замялся, подбирая слова, но мужчина сам добавил:

– О нашей деревне, конечно, нехорошие слухи ходят, но гостей мы в обиду не даём. Можете у меня остановиться.

Мужчина зашагал вверх по улице, путники последовали за ним.

Мёнгере терялась в догадках: о чём он говорил? Непонятно. Мужчина привёл их в дом.

– Меня Захария кличут, – назвался хозяин дома. – Это жена моя, мать, сыновья, – мужчина махнул рукой в сторону троих парней. – Располагайтесь.

Ужин прошёл в молчании, похоже, здесь не принято было говорить за столом. Лишь после жена хозяина спросила:

– Что с соседом?

– Преставился, – ответил Захария. – Теперь будут деньги собирать, чтобы похоронить.

– Как это? – не выдержал Глеб.

– Голытьба они, – пояснил Захария, – последние деньги истратили, когда старик заболел. Так что ждут, когда соседи на похороны скинутся.

Выходило, что гроб с покойником будет до этой поры стоять прямо на улице. Мёнгере поёжилась от одной мысли. Но Захария мрачно добавил:

– Покойников нечего бояться – они смирно лежат. А вот живых остерегаться надо.

И посмотрел на свою мать. Тут же подскочила жена:

– Мама, вам уже пора. Вечереет.

Пожилая женщина кивнула и вышла из кухни. Жена Захарии пошла провожать. Вскоре послышался металлический лязг.

– Заперла, – жена хозяина дома повесила связку ключей над порогом.

– И правильно. Нужно будет дверь укрепить. А то мало ли…

Захария недоговорил. Он с тоской уставился в окно, словно увидел там что-то занимательное.

– Ну, пора и нам спать ложиться, – сообщил он, – нечего свет зря переводить. Дай бог, и эта ночь спокойно пройдёт.

Семья Захарии спала в большой комнате, разделённой тонкой перегородкой на две части. В маленькой стояла кровать хозяев, в большой – сыновей. Гостям постелили на полу. Как и мечтала Мёнгере, лежала она на тюфяке, набитом соломой. Его принесли откуда-то сверху. И теперь тело чесалось, а ведь Приш предупреждал!

Она почти задремала, как раздался грохот. Будто уронили что-то тяжёлое, даже дом содрогнулся. Захария вскочил и зажёг лучину.

– Началось, – с какой-то обречённостью в голосе произнёс он.

– Что началось? – не понял Глеб.

– Мать, – ответил Захария. – У неё началось.

Глеб не успел ничего больше спросить, как раздался треск – словно кто-то проломил стену. Хозяин с домочадцами вскочили и принялись двигать кровати к двери.

– Помогайте, – велел гостям Захария.

А потом в дверь постучались, тихо-тихо. Но у Мёнгере от испуга едва не подкосились ноги.

– Тук-тук, – сказали за дверью. – Кто-кто в доме живёт? Кто-кто в невысоком живёт?

Голос был едва различим, но Мёнгере слышала каждое слово отчетливо, хотя больше всего хотелось заткнуть уши и спрятаться под одеялом. А за дверью рассмеялись. Красивым переливчатым смехом. Но почему-то от него Мёнгере чуть не завизжала. Она стиснула руку Глеба.

– Она не сможет войти, – попытался успокоить Захария, но его голос дрожал.

Сыновья и жена отошли к окну и открыли ставни. Видно, готовились бежать, если чудище, в которое превратилась старуха, ворвётся.

– Пустите меня к себе! – взревело за перегородкой, и дверь заходила ходуном.

Приш и Глеб бросились к хозяину, чтобы помочь удержать. А из коридора слышалось рычание, переходящее в вой. И скрежет огромных когтей по дереву.

Затем вновь наступила тишина и напряжённое ожидание.

– Я мышка-норушка, я лягушка-квакушка… – бубнили за дверью.

Мёнгере казалось, что рассказывают сказку. Только ужасную, которую лучше слушать днём, а не ночью. И чтобы читала её милая старушка, а не чудовище. Девушка обняла Хухэ, тот дрожал от страха.

– Пустите! – И новый рывок.

У мужчин, удерживающих дверь, вздулись мышцы от напряжения.

Полночи Захария и остальные держали оборону, лишь под утро всё стихло. Но дверь открыли только после того, как рассвело. В коридоре на полу без чувств лежала мать Захарии. Он бережно поднял её и понёс в комнату. Его жена принесла воду и вытерла пот со лба свекрови. Вскоре пожилая женщина открыла глаза.

– Снова? – спросила она.

Захария лишь кивнул, и тогда его мать заплакала. Её плечи ходили ходуном. Мёнгере потянуло обнять старушку, утешить. Та, похоже, не владела собой в образе монстра. Комната пожилой женщины выглядела ужасно: дверь была вырвана с мясом, мебель разломана. Мёнгере поёжилась: то же самое могло произойти и с ними, чудовище просто разорвало бы их. На стенах остались глубокие борозды – следы когтей.

– Ничего, подправим, – утешал Захария, – и видно не будет.

Но старушка продолжала всхлипывать.

Спать больше не ложились. Утром жена Захарии подала завтрак. Хорошо, что кухня не подверглась разгрому, иначе пришлось бы отправляться на пустой желудок. Путники