Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Самостоятельно?
– Мне это нравится. Люблю работать руками.
Эмма и так уже знала, что у Стоуна золотые руки.
– Я прекрасно тебя понимаю.
Губы Стоуна изогнулись в еле заметной улыбке, которая согрела Эмме душу.
– Я знал, что ты поймешь.
Эмма вывела грузовик на дорогу, тяжело вздохнула, и ее грудь вновь пронзила резкая боль. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Каждая кочка агонией отзывалась в ребрах Эммы, но она ни за что не призналась бы в этом сидящему рядом мужчине.
Стоун молча наблюдал за ее действиями. Все закончилось, когда автомобиль подскочил на очередной кочке, и Эмма скорчилась от нестерпимой боли.
– Все, хватит.
Чувство самосохранения подсказало, что на этот раз нужно послушаться.
– Что такое? – Эмма посмотрела по сторонам. – Снова олень?
– Перелезай через меня. – С этими словами Стоун подвинулся ближе, обхватил Эмму за бедра и приподнял над своими коленями.
У Эммы на мгновение перехватило дыхание, когда Стоун оказался под ней, а она над ним, едва касаясь ягодицами его выпуклости. Она вовсе не хотела, чтобы так случилось, и искренне верила, что Стоун тоже к этому не стремился. Но так уж получилось, и они оба вдруг внезапно замерли.
Сорвавшийся с губ Эммы возглас, казалось бы, оживил Стоуна, и он усадил ее на пассажирское сиденье, в то время как сам скользнул на место водителя. С минуту он смотрел прямо перед собой и крепко сжимал руль. Воздух в кабине был теплым и влажным, а стекла слегка запотели, создавая интимную обстановку.
Подрагивающими пальцами Стоун откинул с лица волосы и испустил вздох.
– Это происходит постоянно.
Эмме не нужно было уточнять, что именно, она и так знала: об этих вспышках чувственного влечения, которые, казалось, содержали в себе миллион ватт. Она судорожно вздохнула.
– Я думала, после вчерашней ночи все закончится.
– Да. – Стоун покачал головой. – Нет.
– Может… может, все дело в смене давления?
Стоун невесело рассмеялся, но от Эммы не ускользнула легкость, с которой он вел автомобиль по тряской, размытой дождем дороге. Хотя, как она уже успела заметить, он легко и непринужденно делал многие вещи.
Теперь уже Эмма могла признаться себе в том, что, впервые приехав в Вишфул, ставила себя на ступень выше окружающих, но город и его жители доказали, что она была не права.
– Ты можешь перестать винить себя, – тихо произнес Стоун, не глядя на Эмму. – В дождь или снегопад на этой дороге и впрямь сложно справиться с управлением.
Эмма повернулась и посмотрела на Стоуна. По его виску скатилась капля пота.
– Ты читаешь мысли?
– Твои я читаю легко. Ты очень на себя злишься.
– И на тебя. Впрочем, давай забудем.
– А на меня за что?
– За то, что ты ведешь грузовик с такой легкостью.
– Я водил машины с четырнадцати лет.
Это заявление тотчас же заставило Эмму забыть о холоде, мокрой одежде и острой боли в ребрах.
– Но до шестнадцати лет нельзя садиться за руль.
Стоун пожал плечами.
– За мной особо не присматривали.
Эмма уехала из Вишфула совсем ребенком и поэтому не помнила Стоуна или его братьев и не знала истории их жизни.
– Где же была твоя мать?
– Ушла. – Не сводя взгляда с дороги, он пожал плечами. – Она решила, что жизнь с тремя маленькими сыновьями на руках здесь слишком тяжела для нее. – Стоун посмотрел на Эмму, понимая, что кое-что общее у них все же есть. Только вот мать Эммы забрала дочь с собой. А его мать оставила детей. Эмма даже представить себе не могла, насколько ужасно чувствовали себя мальчики.
– Это так неправильно.
– Согласен.
– А что твой отец?
– Он был алкоголиком, который обращал на нас внимание, лишь когда мы плохо себя вели. А такое случалось частенько. Мы были абсолютно неуправляемыми.
– Это объясняет, почему ты начал водить машину в столь юном возрасте.
Стоун улыбнулся.
– Да. А в Нью-Йорке ты водишь?
– Нет.
– И почему я не удивлен?
– У меня есть права, – словно бы защищаясь, произнесла Эмма. – Я получила их в восемнадцать лет.
– И это меня тоже не удивляет.
Эмма прищурилась.
– Что это значит?
– Это значит, что ты очень разумная женщина. Ты предпочитаешь прочно овладевать всеми основными навыками. Уверен: ты тщательно готовилась к экзамену и блестяще его сдала. Я также уверен, что ты меняешь права на новые, когда приходит время, хотя и не водишь автомобиль.
– Именно, – ответила Эмма, которой совершенно не понравились сквозившие в голосе Стоуна нотки веселья. – Не понимаю, что в этом смешного. Никому не повредит быть осторожным, организованным и успешным.
– Только дело в том, Эмма, что жизнь, как ты уже сказала, непростая штука. И она совершенно точно не состоит только из черных и белых красок. А успех не всегда важен. Твой отец первым же укажет тебе на это.
Эмме почему-то вновь захотелось защититься.
– Отец почти ничего мне не рассказывает.
– Все совершают ошибки.
– И он пытается исправить свои, вынудив меня находиться здесь. Я это знаю. – Эмма подумала о матери и тут же испытала новый прилив физической боли. – Только вот не думаю, что у него что-нибудь получится. Он выбрал неверный путь. Я не хочу злиться на то, что вынуждена здесь задержаться, но…
– Но ты злишься. Ты устала лечить простуду и беременных кошек. Которая, кстати, – с улыбкой добавил Стоун, – окотилась прошлой ночью четырьмя восхитительными котятами. Первого Энни назвала Эммой. В твою честь.
Фыркнув, Эмма уткнулась затылком в подголовник и прижала руки к ноющим ребрам.
– Мило.
Взгляд Стоуна опустился на ее руки, хотя он ни слова не сказал про ребра.
– И ты по-прежнему не хочешь быть здесь.
– Но с этим все равно ничего нельзя поделать. Пребывание здесь напоминает мне о матери. – Голос Эммы сорвался, и она возненавидела себя за эту слабость.
– Ты скучаешь по ней, – мягко произнес Стоун, на мгновение оторвав взгляд от дороги.
Однако прозвучавшее в его голосе сочувствие лишь усилило боль и Эмма не сразу смогла заговорить снова.
– Очень скучаю.
Стоун пожал ее руку, и Эмма откашлялась.
– Я просто хочу вернуться в свой мир, – произнесла она. – Где я могу контролировать свою жизнь. Моя мама любила держать все под контролем. Думаю, я унаследовала это от нее.