Фирас написал, что решил ничего не говорить, пока она не сдаст экзамены с отличием. Именно так и случилось: в последнем семестре Садим получила самые высокие баллы, как всегда со времени своего знакомства с Фирасом. Он считал себя ответственным за ее учебу; Садим передала любимому бразды правления и с радостью подчинялась его требованиям, поскольку они неизменно служили ей во благо. Она обогнала своих однокурсниц даже в этом семестре, хотя отец умер всего за полтора месяца до выпускных экзаменов. Теперь Садим жалела, что справилась так хорошо — что вообще сдала экзамены и получила диплом. Если бы она провалилась, то не мучилась бы угрызениями совести из-за того, что принимает почести, когда отец лежит в могиле. И Фирас не ушел бы к другой еще по крайней мере целых полгода!

Неужели он оставит ее навсегда, как отец? Кто тогда о лей позаботится? Садим вспомнила, что Абу Талиб, дядя пророка Магомета (да благословит его Аллах), и Хадиджа, первая жена пророка (да будет доволен ею Аллах), умерли в один год, названный затем Годом скорби. Девушка попросила у Бога прощения, поскольку искренне считала, что ее собственные печали не уступают горестям всего человечества с первых дней истории.

Садим не ела три дня; прошла неделя, прежде чем она смогла выйти из комнаты, — мучительная неделя, проведенная в обдумывании ужасной вести, которая буквально парализовала ее, притупила чувства и разбередила раны. Впервые за несколько лет девушке предстояло принять решение, не посоветовавшись с Фирасом.

Он непрерывно слал сообщения и намекал, что готов остаться ее возлюбленным до конца жизни. Именно этого ему и хочется, но придется таиться от жены и родственников. Фирас клялся, что дело вышло из-под контроля; обстоятельства оказались сильнее его; он страдает не меньше, чем Садим, но ничего не может сделать. Остается только терпеть.

Фирас пытался убедить Садим, что никто не в силах ее заменить. Он сочувствует своей невесте, которая обручена с человеком, ощутившим вкус совершенства. И этот вкус навсегда останется на его языке.

После того как Садим несколько лет провела в отчаянных попытках достигнуть духовного совершенства и стать достойной Фираса, он отшвырнул ее, отдав предпочтение обыкновенной женщине. Фирас признавался: она одна отвечала всем его чувствам. Он убеждал девушку — и главное, себя, — что это Божья воля, которой следует покориться, пусть даже причины им неведомы. Остальные женщины для него абсолютно равны. Ему все равно, на ком же питься, если не на Садим.

Оправившись от первоначального изумления, Садим решила держаться от Фираса подальше. Впервые она закончила разговор не попрощавшись. Она отказалась отвечать на звонки и читать умоляющие сообщения, хотя ее мучила нестерпимая боль, которую мог облегчить только любимый. Садим прикрывала скорбь по Фирасу скорбью по отцу, которая и вправду еще усилилась.

Девушка изо всех сил старалась пережить свое горе, не обращаясь за помощью к Фирасу. Но даже самые незначительные события могли вывести ее из равновесия. За обедом она вдруг разражалась слезами, глядя на сладкий пудинг, который так любил Фирас. Сидя перед телевизором с тетей Бадрийей, девушка еле сдерживала рыдания.

Тетя Бадрийя, переехавшая к ней после смерти отца (чтобы Садим, сдавая выпускные экзамены, могла жить дома) уговаривала племянницу перебраться в Аль-Хобар, но девушка отказывалась. Она бы никогда не решилась переехать в родной город Фираса, не смогла бы жить под одним небом с ним после той боли, какую он ей причинил. Но тетя клялась, что ни в коем случае не оставит Садим одну в Эр-Рияде, в отцовском доме, среди нелегких воспоминаний — и не важно, что она сделает, что скажет и какие предлоги изобретет!

Через несколько дней после разрыва Садим начала скучать по Фирасу, и это чувство превосходило обычную тоску. Несколько лет Фирас был для нее воздухом, и теперь девушка задыхалась, чувствуя себя лишенной кислорода. Он был ее миром, Садим привыкла делиться c ним всеми подробностями собственной жизни, словно кающаяся грешница. Она рассказывала Фирасу так много, что он даже принимался подшучивать, и они вместе смеялись, вспоминая те давние дни на заре их любви, когда приходилось буквально вытягивать из нее каждое слово.

Кому: [email protected]

От кого: «seerehwenfadha7et»

Дата: 26 ноября 2004 г.

Тема: Терпение — залог брака

Одни из вас опечалены тем, что влюбленные расстались. Другие рады, что Фирас нашел себе достойную жену вместо Садим, которая никак не могла бы стать подходящей матерью для его детей. Я получила письмо, в котором в очередной раз провозглашается, что долговечна лишь любовь после брака. Неужели все вы действительно в это верите?

Ламис не думала, что осуществление плана по завоеванию Низара потребует стольких усилий!

Поначалу она убедила себя, что непременно загонит его в ловушку через три месяца. Потом стало ясно: придется проявить немало находчивости и терпения. По мере того как росло ее восхищение Низаром, Ламис ощущала, что оба эти качества в ней истощаются.

Она никогда не звонила ему первой; в тех редких случаях, когда Низар звонил сам, девушка не всегда отвечала, но каждый раз чувствовала, что ее обычно непоколебимая решимость слабеет. Она не сводила глаз с телефона, пока тот не прекращал звонить — лишь тогда ее сердце переставало учащенно биться.

Поначалу результаты трудно было назвать утешительными. Низар выказывал к девушке интерес, который тешил честолюбие Ламис. Она сразу же дала понять, что дружба никому не дает права вмешиваться в ее личную жизнь и требовать детального отчета обо всех поступках. Поэтому Низар неизменно просил прощения, когда интересовался, свободна ли она в такой-то день. Он оправдывался тем, что не хочет ее побеспокоить, если вдруг Ламис окажется занята. Вдобавок она никогда не отвечала на его эсэмэски. Девушка предупредила, что не любит писать сообщения, потому что это пустая трата времени и сил. (Разумеется, на самом деле ее мобильник был битком набит сообщениями, принятыми и отправленными, но Низару то вовсе не обязательно об этом знать!)

Постепенно его очевидный интерес к девушке начал слабеть, и это встревожило Ламис. Количество звонков заметно снизилось, разговоры сделались более формальными и сдержанными, как будто молодой человек сам стал устанавливать некие ограничения. Ламис решила, что пора сменить тактику, но боялась пожалеть о своей поспешности. В конце концов, она всегда критиковала подруг за наивность и нетерпение в делах, касающихся мужчин. Девушка утешила себя мыслью о том, что Низар — крепкий орешек; потому-то ее и влечет к нему, если удастся завладеть его сердцем окончательно, впору будет возгордиться.

Ламис пыталась не терять оптимизма в течение трех месяцев — срока, отпущенного самой себе на то, чтобы взять дело в свои руки. Она неустанно думала о том, что, кажется, нравится Низару, и припоминала его слова и поступки, которые можно было истолковать как знаки восхищения.

В первый месяц все казалось так легко и ясно — после возвращения в Эр-Рияд случившееся в Джидде еще было живо в ее памяти. Низар восторгался любыми мелочами, даже глупыми или тривиальными — например, привычкой выпивать две чашки кофе поутру. Их телефонные разговоры содержали в себе намек на скрытую страсть, хотя чаще всего Ламис вела себя довольно надменно и открыто выражала свое несогласие по многим вопросам. И все же Низар неизменно звонил первым — и первым просил прощения.