Занимаясь такой “социологией с человеческим лицом”, как выразилась сама Раиса Горбачева, она ближе познакомилась с “реалиями жизни”. Особенно это касалось жизни пожилых женщин-одиночек, которых она обнаруживала в каждом четвертом или каждом пятом крестьянском доме. Всех этих женщин обездолила война. Они так и не познали “радости любви, счастья материнства”, а теперь “одиноко [доживали] свой век в старых, разваливающихся, тоже доживающих домах”. И все-таки эти женщины “в большинстве своем не озлобились, не возненавидели весь белый свет и не замкнулись в себе – они сохраняли эту вечно живущую в русской женской душе самоотверженность и сострадание к несчастью и горю другого”.

Сентиментально? Пожалуй. Однажды поздним вечером она постучалась в дом одной пожилой женщины. После разговора и ответов на вопросы старушка вздохнула и спросила:

– Доченька, что ж ты больно худенькая?

– Да что вы, нет, нормальная, – ответила Раиса.

– Мужа-то, небось, нету у тебя? – не унималась та.

– Есть…

– Небось, пьет? – опять вздохнула крестьянка.

– Нет…

– Бьет?

– Что вы?! Нет, конечно.

– Что ж ты, доченька, меня обманываешь? Я век прожила и знаю – от добра по дворам не ходют[334].

В другой раз, беседуя с бойкой, энергичной дояркой-казачкой, Раиса спросила ее, на чем держится ее семья – на любви, дружбе, на любви к детям или, может быть, на физической близости? “А что это такое?” – не поняла казачка. Раиса объяснила: “Речь идет об интимных отношениях с мужем”. Увидев по-прежнему недоуменное лицо собеседницы, она пустилась в разъяснения: “Но есть же у мужа и жены личные отношения. Ну ладно…” – добавила Раиса, уже собираясь завершить опрос. “Нет, – вдруг сказала казачка, – обязательно пиши: а на какой черт тогда мужик нужен, если этого нет!”[335]

Но ни разговоры вроде этих, ни сочувствие, которое Раиса так остро ощущала, встречаясь с нищими одинокими старухами, не отразились на страницах диссертации, которую она защитила в Московском государственном педагогическом институте в 1967 году. Ее работа является классическим образцом того, как можно, не высказывая напрямую, все-таки слегка обозначить критические взгляды (которых она тогда придерживалась). В диссертации восхвалялись некоторые советские достижения, в частности рост уровня грамотности на селе, однако, в соответствии со стандартными советскими требованиями к научным работам, захолустные села сравнивались с дореволюционными деревнями, существовавшими в еще более мрачных условиях. Такие фразы, как, например, “социалистическое преобразование колхозной деревни еще не окончательно устранило неравенство”, лишь намекают на пропасть, пролегшую между городом и деревней – ту самую разницу, которую на словах обещали “стереть” проповедники официальной идеологии. Читая между строк, можно догадаться о потемкинской природе сельских библиотек, больниц, яслей и домов для престарелых – всех этих учреждений, явно не дотягивавших до соответствия своим названиям[336].

Раиса Горбачева сделалась настоящим социологом. В частности, в третьей главе диссертации (“Изменение характера взаимоотношений в семейной жизни: утверждение социалистических норм и обычаев в сфере непроизводительной жизни колхозного крестьянства”), где подчеркивалось отсталое положение женщин, ее выводы граничили с феминизмом западного типа, хотя сам этот термин не был употреблен ни разу. Она старалась помочь тем людям, которых встречала, рассказывая мужу о том, что увидела и услышала в их селах. Хорошо зная, как устроена система, и используя свое положение, Горбачев с помощью бывшего коллеги, перебравшегося в Москву, разыскал видного социолога Г. В. Осипова, и тот стал научным руководителем Раисы. Ее муж очень гордился результатом: “Кто-то сказал, боже мой, тут же план материала, фактуры, можно было написать докторскую. Если бы хватило обобщений, и больше… Но это были еще не те времена, чтобы обобщать. Если обобщать тот материал, который у нее был, то там [нужно] было бы приходить к выводам серьезным, тем, к которым сейчас приходим”[337].

Пока Раиса работала над диссертацией, ей пришлось четыре раза съездить в Москву, чтобы проконсультироваться с научным руководителем, представить реферат диссертации, подготовиться к защите и, наконец, защититься. К тому времени Ирине уже исполнилось десять лет, полдня она проводила в школе, но ее отец всегда старался прийти домой (хотя бы ненадолго) к ее возвращению. Они вместе готовили, он давал ей всякие поручения по хозяйству, а по выходным, если у него истощалась фантазия, они просто шли вместе в кино и смотрели два или три фильма подряд. Раиса (как и ее мать, и свекровь) следила за тем, чтобы в доме царил идеальный порядок, и дочь тоже приучала к порядку. Ирина помогала матери разбирать заполненные опросные листы, которые Раиса раскладывала на полу. По словам Лидии Будыки, Раиса не ставила превыше всего порядок ради порядка, она просто любила свой дом и старалась сделать его уютным и гостеприимным. Впрочем, этим дело явно не ограничивалось. Например, Раиса попросила дочь составить каталог для домашней библиотеки, состоявшей из сотен, если не тысяч книг. Среди них, конечно, много философских трудов. К 1960-м годам, с помощью мужа, Раисе удалось достать Библию, Евангелия и Коран (все эти книги было очень нелегко раздобыть в атеистическом государстве). К тому же у Горбачевых имелись полные собрания сочинений Маркса и Ленина, а еще 200-томная серия “Библиотека всемирной литературы”, на которую Горбачев подписался, бывая в командировках в Москве. “У нас вся читающая семья, Ирина страшно как читает”, – вспоминал он. Она читала с четырехлетнего возраста. Отец сознательно старался прививать ей вкус к чтению, но даже сам не мог поверить, что она читает так много. “Я ее проверял, говорю: ты халтуришь, ты не читаешь, не вдумываешься”, – приставал он к дочери, когда та была еще школьницей. Сама Ирина вспоминала, что дома подолгу стояла тишина: вся семья была занята чтением. А недоверчивому папе она объясняла, что много читает по ночам, когда они с мамой спят. Телевидение ее не соблазняло, потому что телевизор родители намеренно не покупали[338].