К. Э. Циолковский

Рождество. Еще один праздник в череде ничегонеделания. Продираю глаза, стряхнув многотонный груз век и снов. Я начинаю привыкать к перманентному сновидению о Москве и себе, как вполне обеспеченном человеке, хотя несколько ночей мне вроде бы не снилась та, иная жизнь. В голову приходит мысль: «А что изменилось бы, если бы я действительно разбогател? Стал бы я лучше, свободнее?» Да ни фига! Меня уже не переделать.

После первого января, когда нажрался в лоскуты, я тупо держался целых пять дней. Ни грамма в рот! Значит, могу не пить, если захочу. Или нет? Что и кому я доказываю? Сам себя обманываю.

Умывшись, я пью чай на кухне и категорически плюю на себя и свою «диету» в отношении к спиртному. Сегодняшний день я посвящаю праздности и веселью. Я решаю нанести сокрушительный удар по винно-водочным изделиям. Одному бросаться в бой мне не хочется, и я набираю номер своего старого дружка. Трубка снимается, и я слышу молчание. Я знаю, что это Юрка. У него такая привычка телефонного общения: снять трубу и молча слушать для своевременной идентификации звонящего по голосу. Если чувак нужный — Юрка ответит, если окажется напряжный чел — он просто будет молчать, пока тот, ругая неполадки на линии, не положит трубку. Но я знаю Юрика очень давно, как и все его повадки.

– Алло, ты дома?

– Дома, — отвечает Юрка, засопев в трубу.

– Чё делаешь?

– Тебя жду.

– Бухать будешь? — задаю я вопрос, хотя теоретически ответ мне известен.

– А ты приноси — посмотришь.

– Чего мне разглядывать? Я сам сегодня оторваться хочу.

– Так чего глупые вопросы задаешь? Нормальный друг уже бы в путь пустился, а ты из пустого в порожнее льешь.

– Твоя дома?

– А вот это уже вопрос не мальчика, но мужа. Нет ее. До вечера не будет. Иди смелее на зов природы.

– Поляну готовь.

– Ага. Костры сигнальные пойду разжигать для мягкой посадки.

Одевшись и зачерпнув денег из полученного на днях аванса, я пускаюсь во все тяжкие. Для начала беру одну бутылку водки. Я знаю, что одной мы не отделаемся, придется тупо бегать за второй, третьей… как масть пойдет. Делаю я так в целях безопасности. Как-то я подвалил к нему сразу с четырьмя пузырями. Не успели мы прикончить один флакон, как самым неожиданным и нежелательным образом нарисовалась его супруга. Приготовленные запасы «радости и счастья» были уничтожены путем выливания в раковину. Все это делалось с комментариями в адрес алкашей и, что самое жестокое, на глазах изумленных зрителей, одного из которых — Юрика — едва не поразил инфаркт.

Через двадцать минут я уже сижу на Юриковой кухне. Занавески на окне широко распахнуты. На столе два стакана, тарелка с порубленной колбасой (наверное, с новогоднего стола осталась), неровно нарезанный хлеб и корявые стружки лимона. В целом обстановка достаточно комфортная и уютная.

Я беру бутылку и сворачиваю ей «голову», затем разливаю по стаканам и спрашиваю:

– А куда ж вторая, лучшая твоя половина ускакала?

– Не поверишь, в театр поволоклась. Меня звала.

– И что?

– Меня не знаешь? На хрена козе баян? Что я там не видел? — Юрка тянется трясущейся рукой к стакану. — Балет какой-то будет смотреть.

По тону, которым была сказана последняя фраза, я четко понимаю, что Юрий глубоко возмущен попустительством силовых структур и законодательной власти, допускающих просмотр такого безнравственного зрелища, как балет.

– …а оттуда к матери своей, — продолжает Юрка. — Это надолго.

Мне вспоминается Влад с его озлобленностью против тещи.

– Юр, а как ты к теще своей относишься? Чувак один, мой коллега Влад, прямо души не чает во второй своей матери. В смысле задушить готов от души. А ты тещу свою отравить не желаешь?

– Зачем?!

– Мало ли… знаешь, какие они тещи типа бывают?

– Не. У меня теща хорошая — живет далеко! Да и моя в гости к ней ходит опять же. От себя отдохнуть дает. Врубаешься? Ни в коем случае. Пусть живет! Предлагаю даже выпить… за ее здоровье непоколебимое.

Мы пьем не чокаясь. Закусываем лимоном. Бесперспективная заветренная колбаса остается в неприкосновенности. Юрка порывается мне что-то сказать, но телефонный звонок прерывает его. Он делает мне жест соблюдать тишину, осторожно снимает трубку и молча подносит ее к уху. В трубке слышится сначала шум улицы, потом нетерпеливое:

– Алло.

Юрка с улыбкой на небритом лице молчит.

– Алло… — отчетливо и пьяно доносится из трубы. — Алло, бля.

Слышна попытка продуть тишину, и, наконец, потеряв терпение, собеседник дает отбой. Юрик кладет трубку.

– Ну вот… а теперь я знаю, кто будет звонить в ближайшие десять минут.

– А кто это?

– Коллеги с работы — ПОЛУДУРКИ, чувачьё полное! Выпить охота горемыкам… вот и тренькают в надежде. А на фига они нам? Сидим. Общаемся хорошо.

В подтверждении своих слов о хорошем общении Юрка наливает водку:

– Между первой и второй перерывчик, как говорится, небольшой?

Под непрерывные телефонные звонки мы сливаем в свои пасти содержимое стаканов и закуриваем.

– А я сегодня сам собирался выпить, — сообщает Юрка. — Но дома, как ты понимаешь, спиртного не держат. Шампанское, правда, где-то заныкано. Но я этот квас не люблю. Водочки бы… да денег нет ни фига! Пошел к соседке в долг просить. Не дает. Вот шалава подзаборная!

– Почему шалава? Может, она порядочная.

– Вот шалава порядочная и есть! Я к ней как к человеку. Тамарой ее, понимаешь… по имени, понимаешь, назвал. А она. Я слышал, что с алкоголя можно травой сняться. Ты не в теме?

Я говорю ему, что слышать-то слышал, но пробовать не доводилось. Реально.

– Не наш это кайф, Юрок. У каждого народа своя мозгобойка/мозгочистка. У индейцев — листья коки, в Азии — опиум, французы на вине помешаны, у кого-то грибы-галлюциногены, в Голландии, например, марихуана. А у нас водка. Все что извне, приносное/привозное, не всегда в кайф.

– Ну, я не был бы так категоричен. По сути, водка — это тоже не совсем наше. Медовуху у нас на Руси делали. А трава. Вспомни, сколько песен посвящено траве: «Травы, травы, травы не успели…» Помнишь, была такая? И вот он травки употребил, и его колбасит реально: «Тихо сам с собою я веду бе-се-е-е-ду». Это еще хорошо, что не буйный — тихо беседу ведет. Или вот еще: «В траве сидел кузнечик…», «Травка зеленеет, солнышко блестит…».

– Ну, это не явно, — смеюсь я. — Детские песенки.

– Детские? Хорошо. А «Снится нам трава, трава у дома. Зеленая, зеленая трава…»? Это взрослая?

– С этим не поспоришь. Тут все по-взрослому.