— Кончилось время Бахира. Опасен стал. Есть информация, что он все чаще контактирует с американцами. В таких случаях лучше не медлить.

Гареев знал, почему президент пригласил его в машину и затеял этот разговор. Бахиру конец, это ясно, и Фархад хотел, чтобы Гареев информацию об этом вместе с объяснением своего поступка передал в Москву немедленно, чтобы не возникло недоразумений, когда известие о смещении министра обороны достигнет Кремля.

Бахира к тому времени, вероятно, в живых уже не будет, здесь это быстро. Полковник помнил, как его коллега, работавший в Кабуле, рассказывал: когда к власти в Афгане пришли национально-демократические силы во главе с Тараки, тот словно невзначай поинтересовался у советского посла, с кем из министров прежнего правительства послу хорошо работалось. Посол, недоумевая, к чему бы это, пожал плечами и припомнил самого улыбчивого — министра торговли, его и назвал, а на следующее утро стало известно, что все низложенные министры умерщвлены прошлой ночью, за исключением одного — того самого, с белозубой обаятельной улыбкой.

Гареев посмотрел прямо в глаза Фархаду, давая понять, что все передаст по назначению тотчас по возвращении в Хедар, а Фархад уже повернулся к Сулеми.

— Твои люди должны изолировать Бахира, как только он прибудет в столицу. Доставь его на свою базу, туда же стяни гвардию во избежание случайностей. В военное министерство пошли своих, в службу безопасности также — пусть все возьмут под контроль.

Сулеми торопливо кивал, лицо было непроницаемо. Однако его грызло беспокойство. Бахир — сильный враг, в какой-то момент он подумал, что зря Фархад не распорядился изолировать министра прямо в порту — людей для этого было достаточно.

Порт уже скрылся за грядой холмов. Машины мчались по безлюдному шоссе, направляясь в Хедар.

Абдул ушел куда-то за кусты, чтобы лучше видеть дорогу, и Муртаза с Амирой остались наедине. Амира нервничала, кажется, бросала на дорогу осторожные взгляды, и Муртаза, жалея ее, мягко сказал:

— Все будет хорошо, вот увидишь.

Он и сам хотел бы верить в то, что говорил. Амира благодарно кивнула, но спокойствие к ней не возвращалось — даже внешне.

— Я поговорить с тобой хотел, — сказал Муртаза.

— О чем?

— О тебе.

Амира удивленно вскинула голову, легким движением руки поправила темную прядь, переспросила, смутившись:

— Обо мне?

— Да. Мне вот интересно — дальше что?

— Что значит — дальше?

— Ну, после того, как до Фархада доберемся.

Муртаза хотел добавить: «Если еще доберемся», но оборвал фразу.

— Не знаю, — Амира пожала плечами. — Жизнь будет. Но я ее не очень представляю. Будто в тумане. Вот сейчас все ясно — предатель должен быть казнен. А потом…

— Но ведь это твоя жизнь.

— Моя, верно, — коротко согласилась Амира. — Но я действительно не знаю.

— Кто же знает?

— Абдул.

— Абдул? — удивился Муртаза.

Амира кивнула.

— Да. Абдул. Он знает, что делает сейчас и что станет делать потом.

— И ты будешь поступать так, как он скажет?

— Наверное. Еще не знаю.

Ее явно тяготил этот разговор. Муртаза вздохнул.

— Почему бы нам с тобой не уехать, скажем, во Францию? — предложил он. — Ты бы училась в университете…

— Я не могу.

— Но почему?

— Потому что у меня есть дело, которое слишком много значит. Уничтожить Фархада.

— Хорошо, но что же потом?

— Нет, не знаю, — покачала головой Амира. — Давай не будем говорить об этом.

Муртаза обиженно насупился. Внезапно послышался треск веток, и из кустов вывалился Абдул. Он был так возбужден, что Амира сразу все поняла и торопливо спросила:

— Едут?

И, не дожидаясь ответа, приподнялась над кустарником. На гребне холма, еще плохо различимые, маячили три точки. Еще не ясно было, те ли это машины, но Абдул уже скомандовал:

— Амира! К левому гранатомету! Муртаза, остаешься здесь!

Голос его звучал глухо.

Машины приблизились. Теперь нельзя было ошибиться — это действительно был президентский кортеж. Они уже стремительно поднимались по склону. Теперь главное — остановить головную, тогда и остальные притормозят.

— Беру первую! — крикнул Абдул, ворочаясь в кустарнике и ища опору для гранатомета. — Открывайте огонь только после меня. Амира — по второй, Муртаза — третью.

Хомутов откровенно скучал. Еще в порту, когда Сулеми оставил его одного в салоне машины, а шофер за зеркальным стеклом, похоже, и вовсе не подозревал о существовании таинственного седока, у Хомутова возникло такое чувство, какое бывает у забытого взрослыми ребенка. Так напряженно шла подготовка к церемонии передачи техники — и все впустую, все усилия. Теперь ему оставалось одно — ждать, когда о нем, наконец, соизволят вспомнить.

Он забился в угол обтянутого кожей салона и сидел неподвижно, не глядя в окно — машины отогнали куда-то на задворки порта, вокруг ничего не было, кроме нагромождений контейнеров, между которыми прогуливались люди Сулеми, охраняя, стало быть, президентский автомобиль. Водитель «мерседеса», в котором томился Хомутов, дремал, развалившись поперек сиденья.

Но это все продолжалось недолго. Охрана снаружи засуетилась, шофер подхватился — и машины кортежа тронулись, попетляли среди контейнеров и оказались прямо у трибуны, рядом с которой стояли Фархад и его приближенные. Хомутов ждал, что Сулеми снова сядет к нему, но вскоре обнаружил, что тот вместе с Гареевым усаживается в президентский автомобиль, и от этого еще больше заскучал — похоже, ему предстояло возвращаться в Хедар в одиночестве.

Кортеж покинул территорию порта, дорога вилась среди холмов, — по крайней мере, была пища для глаз. Хомутов смотрел по сторонам жадно, хотя, говоря по чести, смотреть было не на что — щебнистые сопки, покрытые местами темным кустарником. Колонна поднялась наверх, перевалила через седловину, скатилась в сухое русло. Впереди лежал длинный пологий подъем.

Хомутов почти дремал, не глядя на идущие впереди машины, еще минута-другая, и он заснул бы, но внезапно впереди что-то произошло — причем так быстро, что на это ушли доли секунды. Сквозь полудрему до него донесся негромкий хлопок — и сейчас же полыхнуло, как ему показалось, прямо перед лобовым стеклом. В следующий миг он оказался на полу салона, потому что его «мерседес» сделал крутой поворот, и Хомутова затрясло так, что он едва не потерял сознание.

Когда машина наконец замерла, он был не в силах подняться. Казалось, время остановилось, а с ним остановилась и жизнь в его теле. Он не знал, сколько пролежал без движения…