— Ладно, — проворчал он. Его первым порывом было распахнуть дверь, спуститься по лестнице и на глазах у всех слуг выйти через эту чертову парадную дверь. Но с другой стороны, таким же сильным было желание узнать, что она будет делать без него. — Если ты сбежишь из дома и не выйдешь замуж, тебе нельзя будет оставаться в Лондоне.

— Я подумала, что смогла бы быть гувернанткой или компаньонкой. Может быть, в Йорке или Корнуолле. Я люблю море.

И то и другое было слишком далеко. И еще одна мысль пугала его. Если она уедет, то Брэм, может быть, больше никогда не увидит ее. С этим он не мог примириться.

— Прямо не знаю, что тебе еще посоветовать.

— Долг перед семьей, долг маркизу…

Он раз прошелся по комнате, потом еще пару раз. И еще один раз. Многие годы он развлекался интригами, играми и пари. Все было очень просто. Он определял, чего хочет, и затем отыскивал наилучший способ получить это.

— Все зависит от этого дурацкого долга в десять тысяч, — сказал он, скорее всего самому себе.

— Да, с этим я согласна, — кивнула она.

— Твоя помолвка с Косгроувом не будет объявлена в лучшем случае еще две недели.

— Которые пробегут очень быстро…

Брэм сердито взглянул на нее:

— Погоди, дай подумать.

— Думай сколько хочешь. Я здесь не останусь. Надо бежать. И так, чтобы этот страшный человек не смог преследовать меня.

Наконец он снова посмотрел ей в лицо, и его сердце забилось с такой силой, что он удивился, что у него не разорвало грудь.

— Давай договоримся, Розамунда. Мне потребуются четырнадцать дней. Если я не вырву тебя из когтей Косгроува до того, как он успеет объявить о помолвке, я позабочусь, чтобы ты благополучно уехала, куда только захочешь, имея достаточно денег на булавки, чтобы не спеша поискать приличную работу.

Она долго смотрела на него, потом нашла пеньюар и набросила его на голое тело.

— А что получишь от этого ты? — наконец спросила она.

«Тебя».

— Ты же знаешь, я люблю риск. И если ты с моей помощью устоишь перед ним еще четырнадцать дней, тогда тебе нечего будет терять.

— Ты только что сделал мне предложение. Ты собираешься поступить как джентльмен?

Он улыбнулся, ему стало весело впервые после разговора с Лестером.

— Во мне, наверное, уже мало что осталось от джентльмена. Но ты согласна?

Наконец она протянула ему руку:

— Четырнадцать дней… Брэм, я доверяю тебе.

Они пожали друг другу руки, а затем он перецеловал все ее пальцы.

— Ровно две недели.

И если все пойдет согласно его поспешно придуманному плану, то тогда она освободится. А какой же награды удостоится он? Сомнений нет: его приз — женитьба наледи Розамунде Дэвис.

Роуз не дошла и до половины лестницы, спускаясь вниз к завтраку, как ее отец выглянул из своего кабинета.

— А-а, вот и ты, — суровым тоном сказал он. — Зайди ко мне. Сейчас же!

Расправив плечи, Роуз спустилась с лестницы и вслед за ним вошла в его кабинет, где находились бухгалтерские книги, газеты и справочники. Их противостояние теперь волновало ее меньше, чем если бы это произошло два дня назад. У нее появилась возможность тщательнее обдумать свои поступки и их возможные последствия. Хотя раньше она старалась как могла выполнять все желания отца, даже зная, что это не приведет ни к чему хорошему для нее.

— Я хотела извиниться за то, что не была вчера на суаре, — сказала она, решив затронуть эту тему прежде, чем он начнет отчитывать ее за это, — должно быть, я что-то съела. Всю ночь меня тошнило.

Он сел за стол.

— В прошлом году мой доход от обоих имений составил семь тысяч фунтов, — без всяких предисловий начал он. — Расходы, включая налоги, жалованье слугам, обучение в Оксфорде Джеймса и еду, кроме всего прочего, составили шесть с половиной тысяч.

— Папа, я…

— Все очень просто, — продолжал он, повышая голос, пока она не замолчала. — Я не могу отдать лорду Косгроуву десять тысяч фунтов. Поскольку у него есть расписки Джеймса, доказывающие, что мой сын должен ему эту сумму, я оказываюсь в его власти. Он предложил мне способ избежать оплаты этого долга. Я принял его условия. Ты меня понимаешь?

Она смотрела на него. Ее первым порывом было сказать ему, что, конечно, она понимает его: долг — штука нешуточная. Но ее растущее… возмущение тем, что вся ответственность теперь ложится на ее плечи, в то время как она уже сделала для семьи больше, чем кто-либо другой, остановило ее.

— Я понимаю, что Джеймс поставил вас в затруднительное положение, — согласилась она, помолчав. — Но еще я понимаю, что отдать меня Косгроуву для вас простейший способ исправить положение.

— Простейший? — повторил он, хмуря брови.

— У вас, папа, много богатых друзей. Мне следовало бы подумать об этом раньше, но сейчас я поняла, что вам легче потерять меня, чем поколебать вашу гордость. — Роуз перевела дыхание. — Если бы у вас действительно не было другого выхода, думаю, я стала бы более уступчивой. Раз уж вы представили мне ваши факты и цифры, я представлю вам мои. Вчера Косгроув ударил меня по лицу из-за того, что я не хотела сменить платье. Я думала, что брак с ним мог бы дать мне возможность как-то сдерживать его в будущем. Но, познакомившись с маркизом, я чувствую: более вероятно, что мои отношения с ним дадут ему власть как над Джеймсом, так и над всей нашей семьей. И каковыми бы ни были ваши аланы, я еще не приняла решения. Он вздохнул:

— Сколько джентльменов сделали тебе предложение выйти за них замуж, Роуз? Кроме Косгроува, конечно.

Она заколебалась. Не могла же она упомянуть то, которое получила в своей спальне прошлой ночью.

— Два. Я не чувствовала, что хотя бы один из претендентов мне подходит. — Им обоим, правда, недоставало здравого смысла. Как, впрочем, и членам ее собственной семьи.

— В таком случае давай-ка сама устраивай свою жизнь, моя дорогая. Если бы ты вышла замуж, я мог бы найти общий язык с Косгроувом, поладить с ним. Ты напрасно намекаешь на так называемых богатых друзей, готовых одолжить мне такую непомерную сумму. Да если бы даже они и нашлись, мы с твоей матерью, выплатив долг, можем остаться без средств к существованию. Но ты предпочитаешь не выходить замуж. Честно говоря, с каждым годом ты становишься старше и обходишься мне все дороже.

О, ей давным-давно следовало бежать отсюда. Ее недооценивали, хотя она так много трудилась, — и об этом она всегда знала, но услышать от отца такие обидные слова было все равно что получить рану в сердце. Даже брак с таким тупицей, как Томас Хенкенридж, был бы намного лучше. В этом смысле она сама была виновата. Но не все еще потеряно: у нее оставалось тринадцать дней, в течение которых Брэм что-то предпримет, и еще парадней на случай возможного побега, если ему ничего не удастся сделать.