— Только не дразни его, он рвется туда, где и должен быть. Ты этого и добиваешься.

— Извини, — прошептала она, убирая руку и сбрасывая на пол его одежду.

Он сам снял через голову рубашку, повернул Роуз спиной к себе и быстро принялся расстегивать оставшиеся пуговицы. На ней было наверчено больше одежды, чем покровов на мумии и чем бы ему хотелось видеть на ней. Нехорошо.

Как только он покончил с пуговицами, он спустил ей рукава и повернул ее так, что его губы оказались на ее левой груди. Что бы ни заставляло ее хотеть его, в любую минуту она могла опомниться, и он торопился.

Подняв на руки, он почти бросил ее на кровать и, задрав платье, оголил ее бедра, а она приподнялась, чтобы помочь ему. Теперь он спустил свои панталоны.

— Твои сапоги, — шепнула она, когда он подвинул ее к краю кровати.

— Оставь их! — прорычал он, скользнув внутрь ее, упиваясь ощущением ее теплого тела. Стоя у края постели, он быстро и сильно двигал бедрами, а руками обхватил ее груди. Ее соски отвердели, и он снова наклонился и стал целовать их.

Издавая стоны в ритм с его движениями, она ухватилась за его волосы.

— Брэм!.. — чуть не задохнулась она, и наступил оргазм.

Жар, от которого вскипала кровь, охватил Брэма. Он словно забыл о своей обычной нежности и в самой ее глубине обрел свое облегчение. Блаженный святой Христофор! Черт знает, что она творила с ним, и как бы ему ни хотелось в этом признаваться, ему это нравилось. И еще ему нравилась Розамунда Дэвис.

Он лег рядом с ней и накинул на них обоих одеяло. Когда она положила голову на его плечо, а рукой обняла его грудь, у него возникло странное ощущение, что ему хочется, чтобы время остановилось.

Ему было необходимо избавиться от этого чувства.

— Ты расскажешь мне, что произошло? — спросил он, нежно целуя ее волосы.

Несколько минут она лежала молча.

— Он все знает, — наконец тихо, с печалью в голосе, сказала она. — Косгроув знает… что мы были вместе. Я не говорила ему, но мне показалось, что я не была так сильно напугана, как он ожидал.

Слушая и обнимая ее, он оглядывал комнату. Кроме Крикетной биты, валявшейся на полу, он заметил, что дверная ручка была зажата стулом. Самое необычное, однако, было в стоявшем на полу по ту сторону кровати чемодане, наполовину заполненном одеждой и другими личными вещами.

Что-то произошло. Что-то хуже предыдущих угроз и обещаний Косгроува. Что-то настолько серьезное, что заставило преданную семье девчонку броситься в его объятия и собрать свои вещи. Брэм погладил ее по спине, еще крепче прижимая к себе, чувствуя, как она вся дрожит. Ее страх беспокоил его. Очень беспокоил.

— Что он сделал? — осторожно спросил он.

— Он сказал, что если его слова до меня не доходят, он найдет способ заставить меня подчиниться. И потом ударил меня по лицу.

Брэм мгновенно пожалел, что на вечере в Хемптоне он не воспользовался кинжалом, спрятанным в сапоге. Он понимал желание Косгроува получить ее и владеть ею. Но ударить… Брэм привык к тому, что его многое сердило; последнее время из прошедших десяти лет он переживал разные стадии гнева. Однако то, что он чувствовал, слушая Розамунду, ее дрожащий и полный отчаяния голос, было глубже и пронзительнее всего, что он когда-либо испытывал. Скорее всего это была ярость. Раскаленная добела, кипящая ярость.

— Надеюсь, он получил удовольствие, ударив тебя, Розамунда, — тихим голосом произнес он. — Думаю, он больше никогда не прикоснется к тебе.

Она подняла голову, и ее зеленые глаза посмотрели на него.

— Я не позволю ему. Я хочу уехать.

От неожиданности у него перехватило дыхание.

— По-моему, я уже предлагал это, — сказал он как можно спокойнее.

— А мне следовало послушать тебя. Моя семья… моя семья разорится, но я не смогу провести всю оставшуюся жизнь в рабстве у этого негодяя. — У нее дрогнул голос. — Я не выдержу, Брэм. Думала, что смогу, но…

— Но когда-нибудь тебе придется начать беспокоиться и о себе самой, — закончил он за нее. — Я узнал, что это единственный способ выжить, Розамунда.

Она задумалась.

— Нет, нет. Я не хотела бежать. Но меня принудило к этому его поведение.

— Есть идея, — медленно произнес он, готовый нарушить еще одно из своих правил. Третье за одну ночь. Кто-то, видимо, заключил на него пари. — Оставайся со мной.

Побледневшие щеки Розамунды покраснели.

— Что?

— Оставайся в Лаури-Хаусе. Никто не догадается. Я буду… я буду защищать тебя.

Она наклонилась и нежно поцеловала его. От ее прикосновения Брэм закрыл глаза. Поцелуй, подаренный ему по ее собственной воле, оказался даже лучше секса.

— Спасибо, но за что мне этот поцелуй? — спросил он.

— Ты ведь будешь защищать меня, не так ли?

— Да, — еле слышно подтвердил он.

— От Косгроува. Но ты не сможешь защитить меня от общества. А кто защитит меня от тебя?

— Ты первая начала раздевать меня.

— Я говорю не об этом.

— Тогда объясни.

— Если я хочу тебя, это еще не значит, что я тебе доверяю.

Брэм на этот раз нахмурился:

— Выходи за меня, и мы поладим друг с другом и с обществом.

Он не мог поверить, что произнес это вслух, пока она не отстранилась от него и села. Господи! О чем он только думал? Он сделал предложение. Но раз уж он сделал его, он ждал ответа.

— Ну как? — поторопил он девушку, усаживаясь рядом с ней.

Розамунда смотрела на него во все глаза.

— О Боже! — прошептала она. — Признаюсь, я ожидала, что ты, поджав хвост, сбежишь в Шотландию или куда-нибудь еще, но не встанешь поперек дороги своего друга.

— Он мне больше не друг. Вчера я ясно показал это. И благодарю тебя за твою веру в мой характер.

— Дело не в вере или в отсутствии таковой. Я испытывала тебя, Брэм.

— Как это мило! — Он только этого и хотел, сделав ей предложение, чтобы она копалась в его характере. Можно было бы и дальше разбираться в нем, но Брэм, черт побери, стал, оказывается, ее героем. — Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, я только что предложил тебе выйти за меня замуж. И жду ответа.

— Я оскорбила тебя, когда сказала, что вы с Косгроувом сделаны из одного теста. Прости меня.

— Спасибо, хотя это сейчас не важно.

— Но ты сам сейчас в беде. Большой беде. Я не сбегу от этого задуманного недобрыми людьми брака. Есть очень важная причина, чтобы вступить в него: благополучие моей семьи. Куда же мне деваться?

Брэм поднялся и начал одеваться. Ему только что хотелось целовать ее и даже читать стихи, или что-то еще делать вместе с ней, а она опять затянула старую песню. Но ведь чемодан-то уже собран.