Ареопаг заседал в гостиной с наглухо задернутыми шторами. Досье хозяева изучили досконально и теперь, демонстрируя видеозаписи и диапозитивы, подробно излагали биографию каждой подсудимой. Суду надлежало быть беспристрастным, даже если вердикт был заранее известен. В обвинительных заключениях, составленных в результате кропотливой работы, неизменно фигурировали «особо тяжкие преступления» — ослепительная, изысканная, утонченная внешность. Я понял: эти осквернители были не чем иным, как обманутыми в лучших чувствах обожателями, они бичевали прелести и чары, кружившие им голову. Надо было видеть, как они ахали, глядя на свои будущие жертвы, — так родители умиляются первым шагам ребенка. Три дня кряду они разыгрывали — без зрителей, для собственного удовольствия и себе в назидание — спектакль по сценарию, известному мне до мельчайших подробностей: материал-то собирал я. Действо, на котором я присутствовал, было чем-то вроде черной мессы, посвященной красоте человеческого тела. Они подолгу изучали многократно увеличенную округлость щечки, изгиб шеи, рельеф затылка, пушок на коже. Демонстрируя заурядных родителей, удивлялись, как «несравненная роза могла взрасти на навозной куче». Судьи не выказывали ни малейшей враждебности по отношению к этим девушкам — они жалели их. У них болела душа за бедняжек, они заранее мучились мукой, которую готовили для будущих пленниц. Вот уж поистине, кого люблю, того и бью: потому красавицы и должны быть принесены в жертву, что достойны фимиама. Панегирик был одновременно обвинительной речью. Ничто не могло заставить их отказаться от задуманного. То было не просто утоление низменных страстей — они мнили себя карающим мечом Фемиды, холодно вершащей свой непредвзятый суд. И ни одна из трепетных ланей, взятых под прицел, даже не подозревала, что где-то в обыкновенной парижской квартире гнусная парочка уже предъявила ей обвинение и готовит страшную казнь.

По делу первой подсудимой выступил Жером Стейнер, с наслаждением тасуя колоду снимков — гарем, да и только. Звали ее Клео Ладевска, возраст — 22 года, рост — 175 см. Полька по происхождению, блондинка с длинными мускулистыми ногами, Клео отвечала самым строгим классическим канонам. Она была божественна — даже я, равнодушный к таким вещам, это понимал; лик мадонны, серо-зеленые миндалевидные глаза, белоснежная, без единого изъяна кожа. С какой стороны ни посмотри, она походила на редкостную драгоценность из бархатного футляра; все в ней выдавало породу. Я помнил Клео: мы с Раймоном засекли ее в марте в Люксембургском саду. Эта девушка с незаурядными данными прозябала в какой-то архитектурной конторе и, по словам Стейнера, страдала от неуверенности в себе.

— Клео прекрасно понимает, — говорил он, — что внешность — это капитал, который в банк не положишь, и что королевы красоты восседают на шатком престоле. Она — наглядное подтверждение тому, что с красавицей, которую волнует, как действуют ее чары, мужчина имеет больше шансов преуспеть, чем с дурнушкой. Поклонники так и вьются вокруг Клео, этот хоровод кружит ей голову, и она уступает им из вежливости, отдается, можно сказать, приличия ради. Если мужчина ей хоть немного нравится, она ложится под него немедленно; как она сама говорит: «А чего ломаться, не убудет». Быть доступной для нее — хороший тон. Ее восхитительным телом тешились легионы, но ни один партнер не задержался надолго — оно и понятно, ибо в постели Клео холодна и пассивна. Она из тех роскошных штучек, что переходят из рук в руки, лишь бы не оставаться в одиночестве. В свои двадцать два года Клео уже панически боится постареть и изнуряет себя добровольной каторгой гимнастики и диет. Из страха, что ее затмят соперницы, она избегает бывать в модных заведениях, а если выходит в свет, то нарочно не наводит красоту: пусть на нее не обратят внимания, зато она сможет утешать себя мыслью, что сама этого не хотела. Если ей случается слечь с гриппом или ангиной, она не решается сообщить о своей болезни никому из близких, ей страшно: вдруг никто даже не позвонит? Что, если она никому не нужна? Когда на Клео нападает хандра, она идет ночевать к отцу — ее родители в разводе. С собой она приносит грязное белье, и отец полночи стирает в ванне ее носки, рубашки и трусики. Клео смотрит телевизор, держа пальчик во рту, а в постели с любовником сосет кулачок. В этой девушке сексуальность трогательным образом сочетается с незрелостью. Ее красота тяготеет над нею как проклятие: существо, наделенное такой степенью совершенства, не может не быть бесконечно одиноким. Куда бы она ни пришла, ее появление производит фурор, повсюду за нею тянется шлейф почтительных и завистливых взглядов. Да, она поражает, но как же быстро наступает разочарование! Остается только пожалеть красивых женщин, господа: они не могут дать того, что сулят. Изолировав Клео, мы совершим благое дело, ибо нелегко ей жить с такой ношей.

Стейнер был в ударе. Его громоздкое тело стало по-кошачьи гибким, когда он сновал между столами, садился, вставал, подходил к экрану и комментировал снимки с указкой в руке. Он выступал в своей коронной роли: Великий Инквизитор, предающий архангелов в руки палача. Через каждые два часа Франческа объявляла перерыв, звонила Раймону и справлялась об Элен. Пленница была под надежной охраной!

Вторую подсудимую звали Жюдит Шарбонье. Черноглазая брюнетка, студентка юридического факультета, 24-х лет, она была окружена аурой благополучия, как все счастливцы, что родились богатыми. По ее делу слово взяла Франческа.

— Жюдит, высокая, худенькая, спортивного сложения — живое доказательство того, что сегодня красив тот, кто здоров, что стройное, сильное тело в сочетании с гармоничными чертами лица поистине прекрасно. Эта чистая молодая женщина только и мечтает вываляться в грязи. Она замужем с восемнадцати лет, но с мужем-студентом ей скучно; есть у нее и любовник, главный редактор журнала, на пятнадцать лет ее старше, у которого она проводит почти все вечера. Приходя к нему, Жюдит первым делом бежит пописать — ей кажется, что так она облегчает свою совесть. Опытный любовник трудится над нею со знанием дела, а она потом сравнивает ощущения с теми, что испытывает в постели с мужем. Тайком от всех Жюдит упивается порнографическими книжками и фильмами. Раймон нашел одну кассету в шкафу за одеждой; судя по всему, смотрели ее очень часто. Это пустейший фильм под названием «Мойка и смазка»: женщина приезжает сдавать в ремонт свой автомобиль, а два здоровяка-автомеханика недолго думая заваливают клиентку на капот машины и вставляют ей с двух сторон. Она носит очки, и один из парней кончает на них, приговаривая: «Протрем-ка ветровое стекло…» Полагаю, вам ясно, какого пошиба это кино!

Тем не менее, даже когда Жюдит задирает подол и произносит непристойности, она остается образчиком хорошего воспитания. Распущенность иной раз дается так же нелегко, как и воздержание. Она старается быть развратной, ибо так подобает современной женщине. В настоящий момент, например, она постигает содомский грех, прилежно, как хорошая ученица. Постепенно, вдумчиво, внимательно прислушиваясь к реакциям своего тела в предвкушении блаженства. Ей нравится, когда анальное отверстие раздирают, засаживая с размаху, и она горда тем, что эти зоны у нее оказались чувствительными. Жюдит уже подумывает о лесбосе: все ведь надо испробовать. Она открывает для себя извращения с дотошностью туриста, которому хочется посмотреть все по очереди: Египет, Индию, Мексику. После любви Жюдит божественно, безумно хороша — это свойственно юным девушкам: утомленная, расслабленная, исполненная неги, она кажется недосягаемой, как астероид. Каждый день этой женщине необходимо убеждаться в том, что ей уготована необыкновенная судьба. Она хохочет по любому поводу, и смех ее, заливистый и звонкий, — это ее безоговорочное «да» всему сущему. Есть лица мертвые, застывшие, как маски, закаменелые. Иное дело лицо Жюдит: оно одухотворено, оно живет, дышит. Жюдит до такой степени уверена в своей уникальности и неповторимости, что запросто уродует себя, не сомневаясь, что и такой останется для всех светом в окошке. В браке, который вряд ли долго протянет, она приучилась лгать, всегда до мелочей продумывая, что скажет мужу. Скоро Жюдит станет лгать и любовнику, когда интереса ради заведет еще одного; она живет несколькими жизнями одновременно, и необходимость скрывать свои похождения делает грех особенно сладким. Любопытно, что брать от жизни все советует ей мать, которая, видимо, хочет таким образом прожить вторую молодость; она ходит с дочкой по танцулькам, указывает ей привлекательных, на ее взгляд, парней. Я думаю, Жером, что у нас в руках одна из интереснейших находок за последние годы. Предлагаю именно ей предоставить пальму первенства.