— Ничего? — спрашиваю с тлеющей надеждой.

Андрей Волобуев устало мотает головой. Андрей человек благородной, но психологически трудной профессии. Он детский хирург–онколог. Чтобы выдерживать весь груз окружающего их человеческого горя, такие люди по жизни должны быть неисправимыми оптимистами. Но даже и у него наступает предел. Все еще пытаясь поострить, он неожиданно спрашивает:

— С тем, что имеем, сможем здесь перезимовать? А то копать нам тут, видимо, до новогодней елки.

— Да я не против. С одежкой для зимы, конечно, плоховато будет, да и с провизией… Но, если что, патронов для охоты хватит, это точно. Правда, как‑то нехорошо это — здесь все‑таки заповедник. Зато появится время для написания какого‑нибудь занудного фолианта о психологии замкнутого коллектива в экстремальных условиях, — пытаюсь поддержать настроение коллеги.

В 19: 00 за нами прилетел вертолет. Второй борт в это время уже разгружал оборудование для базового лагеря на острове Белл. Высадили, где смогли — погода не балует, так что не до жиру. Прибоя не слышно — до береговой линии метров четыреста. Лагерь ставим временный, так как поблизости совершенно нет пресной воды. Птиц не видно и не слышно, растительности никакой. Здесь вообще ничего нет, кроме серо–бурого песка и валунов — верный признак того, что низкие берега систематически заливаются штормами. Если бы не холод, можно подумать, что мы находимся где- то в пустыне Гоби. Кстати, «гоби» с монгольского языка так и переводится «безводное место». До места работ, а на этом острове мы собирались искать место захоронения матроса Ольгерда Нильсена, около восьми километров вдоль берега Если срезать по «бездорожью», то шесть. Когда наладится погода, нужно будет перелетать. Но при таком безветрии она не наладится, думаю, никогда.

Как известно, на свете нет ничего более постоянного, чем временное. Уже на следующий день, посовещавшись, решили, что ждать приятных чудес от погоды можно бесконечно и базу нужно оставлять здесь. Разведгруппа выйдет налегке, взяв с собой только самое необходимое. А уж если придется проводить полномасштабные работы, тогда и будем переезжать. Перестановка лагеря — это потеря как минимум еще одного драгоценного дня, а времени остается все меньше. У нас пока не обследован мыс Краутера, и хотя бы на сутки нужно вернуться к «кресту» — там осталась площадка где‑то пять на пятнадцать метров, ну и глубиной почти на метр. Профессор Звягин сказал, что нельзя исключить, что найденные нами волосы принадлежат человеку. Нерасчищенной осталась всего треть склона, голова должна быть там!

— Тебе помочь или не мешать? — я подхожу к Андрею Скорову, больше известному в миру за свою фамилию как «Эшелон». Андрюха сосредоточенно и заботливо зашивает крестиком огромную дыру в кухонной палатке, оставшуюся после визита в лагерь белого медведя. Кстати, с медведями здесь, скорее всего, тоже может быть непросто: нескольких крупных особей видели вертолетчики, когда летали над островом в ясную погоду. А ведь остров Белл по размеру в сравнении с Землей Георга совсем маленький. Если хорошо прислушаться в тумане, то можно услышать вдалеке храпение стада моржей, значит, есть потенциальная кормушка для хищника. Так что без особой нужды медведи отсюда не уйдут. Нужно быть готовым к приходу новых гостей.

Свою спальную палатку мы поставили на идеально выровненный песчаник. Но всего через день под ковриками стали появляться округлые камни величиной с гусиное яйцо. Я грешным делом было подумал, что кто‑то опять шутит, но потом понял, что земля под нами протаяла и камни просто выдавливает из мерзлоты наружу. Пришлось делать ревизию.

29 июля 2011 года, пятница

После завтрака мы отправились на ту часть острова, где, по описанию Альбанова, он с тремя остававшимися еще в живых спутниками похоронил матроса Нильсена. Не успели мы пройти и двух километров, как неожиданно из ложбины выскочил разбуженный по неосторожности медведь. Настроение косолапого было напрочь испорчено, и его намерения не стали для нас особым откровением: медведь явно хотел познакомиться с нами поближе. Пальба началась из трех ракетниц по четыре заряда каждая, но зверь пружинистым неумолимым шагом продолжал двигаться в сторону людей, совершенно не реагируя на начавшуюся канонаду. Когда расстояние сократилось до критического, Рома Ершов, у которого с собой было единственное ружье, выстрелил мелкой дробью зверю под ноги. Засвистели отлетевшие рикошетом осколки базальта. Медведь подскочил от неожиданности и, устрашающе шипя, начал неохотно отступать. Сбившись в кучу, мы продолжали шумовую атаку. Наконец, поминутно оглядываясь и все еще не понимая, почему это удача полярного охотника на этот раз отвернулась от него, косолапый затрусил прочь. В общем, в этой истории обе стороны обделались легким испугом

— А чё никто стволы‑то не взял с собой, полярники?

Оказалось все просто. Когда собирались в дорогу, ружья за плечи закинули все. А тут командир возьми да скажи:

— Вы как на фронт собрались, а не на работу!

Конечно же, все, кроме Романа Ершова, оружие дружно и оставили — таскать лишний вес никому особо‑то и не хотелось. Я уходил, когда отряд уже скрылся за склоном скалы, и народ понадеялся, что одного ружья и моего карабина для обеспечения безопасности вполне будет достаточно. Но я‑то слышал, что все оружие взяли, и не видел, что его оставили в лагере. Дополнительные шесть килограммов меня не радовали, и карабин остался лежать в палатке. Когда медведь уже отбежал, я с досадой на себя вдруг сообразил, что в эти минуты совсем позабыл про фотоаппарат, висевший у меня на шее.

— Черт, хотя бы поснимал с близкого расстояния! — Но было уже поздно: несостоявшаяся фотомодель уже исчезала за косогором.

Погода решительно не хочет нам помогать. Туман не рассеялся до сих пор. Выходим на юго–восточное побережье острова, куда приставала каячная группа Валериана Альбанова. Особым разнообразием это место не отличается: кругом вбитые в землю валуны, сплошь покрытые мхом и ягелем, да несколько огромных каменных тумб, весом в десятки тонн. Вот и весь унылый пейзаж. Ищем хоть какое‑то подобие насыпи, но не за что даже глазу зацепиться. Очередной раз перечитываем записки штурмана:

«Часа через два или три мы вытащили своего успокоившегося товарища из нашего шалаша и положили на нарты. Саженях в 150 от берега, на первой террасе, была сделана могила. Могила эта не была глубока, так как земля сильно промерзла, даже камни под верхним слоем так смерзлись, что без лома невозможно было оторвать их, и нам пришлось только разбросать верхний слой их. К этой могиле был подвезен Нильсен на нартах, и в ней его похоронили, наложив сверху холм из камней»[84].

И еще несколькими страницами ниже:

«Там мы могли сложишь над телом его холм камней, а на крест у нас не было материала»[85].

С 1835 года в России длина сажени была принята 2 метра 13 сантиметров, морская же сажень, которой вероятнее пользовался Альбанов, 1 метр 82 сантиметра. В любом случае он дает расстояние на глаз, и оно составляет где‑то 275 — 320 метров. Да, действительно, вот она, эта терраса, но никаких признаков захоронения здесь нет! Расширяем район поиска, существенно суживаем галсы: результат тот же. Может быть, помогут дневники Конрада? Увы, у него по этому поводу написано еще меньше: