Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Сергеевич тихо положил руку на плечо Жеки Тарана:
— Пора…
Жека тихо уполз в темноту, и вслед за ним в той же тьме исчезли Ромка и Вадим.
Появилось растянутое белое полотно (уж не им ли в свое время закрывали разрезанные банкетки?), и начальник с Аней объявили, что сейчас будет лекция на тему «Личная жизнь привидений». Полотно отлетело. На пригорке стоял Таран в немыслимой какой-то шляпе, в рубахе Лучика, которая была ему до пят… Короче — профессор.
— Личной жизни у привидений нету! — заявил Жека твердо. — Потому что привидений вообще нету!
Тут вылетела сова.
— Обман зрения! — закричал Жека.
И сова с криком убежала. Но вылез скелет с папиросой.
— Предрассудки!
И скелет исчез. Но вылезла ведьма.
— Бабушкины сказки!
Ведьма ковырнулась в темноту.
— Итак, привидений нету. Пора, ребята, расходиться по палатам!
Тут и произошло чудо. Невидимые с той стороны костра веревки натянулись, и Жека стал подниматься в воздух.
— Нету привидений! — кричал он. — Все обман зрения! Нету! Только я один привидение!
Так он повисел немного под аплодисменты и крики, а потом опустился за белый занавес.
И пошло… Танец маленьких чертебедей. Частушки с припевом:
Что такое, оё-ёй!
Плохое поведение?
Только мы не виноваты —
Это привидения!
А потом живая говорящая голова Дениса Лебедева отвечала на вопросы. А потом Маша Богоявленская была тореадором, но только не с красным, а с белым плащом, и рогатый с хвостом черт пытался ее забодать, бегал и кричал: «Му-у!»
В общем, это было настоящее веселье, которое не обрывали на полуслове, что, мол, пора, ребята, действительно спать. И не было столь обычной для любого лагерного мероприятия соревновательности, когда всяк болеет за свой отряд, а другим номерам нарочно хлопает еле-еле.
Гена Савелов, быть может самый миролюбивый в «Маяке» человек, чувствовал это общее состояние особенно хорошо. И сердце у него неприятно замерло, когда вдруг Ромка Лучик вылез на сцену и сказал с обычной своей резкостью, что все, понятно, смельчаки, когда сидят у костра в общей куче. А вот кто сейчас сможет спуститься к Переплюйке и принести горсть обычного песка?
Эх ты, Лучик! Сидим тут, веселимся, дружим. Но, сколько ни дружи, есть личности, которым на все чихать, лишь бы утвердить свое превосходство.
А ведь это настроение только начни! И вот уже выскочил Алька — ну ясно, враги до гроба! — стал кричать, что Лучик сам трус…
Неловко, стыдно. Так хотелось сказать: да кончайте же вы… Взрослые почему-то не вмешивались.
— Ну хорошо! Ты иди своей дорогой, а я — своей!
Наконец начальник решился что-то сказать.
— Не надо, Олег Семеныч! — крикнул Лимонов. — Дело принципа!
Начос развел руками: мол, раз уж разрешил это веселье — продолжайте. Алька и Лучик пошли вниз…
И вдруг раздались душераздирающие вопли. Правда, слишком душераздирающие — народ кое-что почувствовал. А потом и увидел. На пригорок выполз Лучик, у него на загривке сидел Лимонов, и оба орали благим матом. Да и было от чего: снизу за ними шло двухэтажное привидение. Оно было белое, с головой, болтающейся с боку на бок. А внизу оно было какое-то особенно странное: белое в черный горошек.
Выйдя на самую середину сцены, привидение остановилось. А вид у него был действительно не дай бог! И вдруг оно упало навзничь куда-то в овраг, в темноту. Вернее, упала только его белая верхняя часть. А белая часть в горошек осталась стоять. И это оказалась Яна Алова в модном Машкином платье до пят. Лучик и Алька стали по обе стороны от Яны, как делают артисты после спектакля.
Так они и стояли: длинный Лучик, средняя Яна, маленький Алька. И никто сейчас не думал об Алькином росте.
— Ребята, — сказал Олег Семеныч в мегафон, но сказал тихонечко. — Идемте-ка прогуляемся немного. Время у нас есть… Когда еще по ночному лесу побродим!
Они пошли по лесной дороге. После смеха и гама шагали они тихо. И снова не по отрядам, а одной огромной общей компанией, впервые, может быть, понимая, от какого корня происходит слово ДРУЖИНА.
Им было хорошо и надежно идти всем вместе, среди своих ребят. Маленькие радовались, что рядом такой большой и сильный первый отряд. И большие радовались — что есть кого опекать и защищать при случае. Но никого, к счастью, не надо защищать в этом спокойном и мирном ночном лесу.
Михаил Сергеевич Зотов остался один у развалин огромного костра. Ему предстояло невеселое дело — затушить эти развалины. Он уже принес снизу два ведра воды, но все не решался вылить их на костер. Вылить и услышать, как хрипло зашипят почерневшие угли.
Он встал на колени, наклонился над ведром, опустил лицо в воду. Ему поскорее хотелось быть там, вместе со всеми. Но стыдно было перед костром. Вот такие, Жень, дела…
Он стал смотреть на угли и быстро пробегающие огоньки, эти привидения настоящего огня. С бороды его и усов в ведро звонко шлепались крупные капли, освещенные отблесками костра. Жаль, что никто не мог этого видеть, и даже сам Михаил Сергеевич.
Дружина тем временем вышла на край большого, действительно большого, оврага, для которого знакомый нам переплюйский овраг был лишь ветвью, отрогом. А казался он и еще больше — оттого, что почти до краев его наполнял туман. Противоположный берег, более низкий, был уже захлестнут туманом. Лишь кряжистые темные елки проступали сквозь пелену, словно на промокательной бумаге.
Светила луна, и уже немного хотелось спать. И казалось, упади сейчас в эти белые медленные волны — можно плыть, не шевеля ни руками, ни ногами.
— Пошли домой, ребята, — снова в мегафон и снова тихо сказал начальник.
И никому не пришло в голову напомнить, что обещали до половины второго, а сейчас едва двенадцать. Никому не хотелось «доказывать», а наоборот, хотелось послушаться. Повернулись и так же тихо пошли домой. В «Маяк».
Начальник, который прежде шел впереди — ведь это он их привел сюда, на берег тумана, — теперь оказался сзади. Все, что он задумал, на что надеялся в этот вечер, исполнилось.
Вполголоса он запел. То была очень известная лет десять назад песня «Звездопад». Там — может, помните? — есть такие строчки:
Звездопад, звездопад —
Это к счастью, друзья, говорят.
Мы оставим на память в палатках
Эту песню для новых «орлят»…
Она
