В сентябре 1937 года, снова в Париже, она опрашивала в баптистской церкви еврейских беженцев из Германии и Австрии, помогая дьякону Андре Франклу, парижскому представителю Американского совета миссий к евреям (American Board of Missions to the Jews), – Франкл, внук венгерского раввина, родившийся в 1895 году, крестился и в 1914 году сражался в рядах австро-венгерской армии на Восточном фронте, как и старший брат Леона Эмиль. Мисс Тилни сообщала, что пастор баптистской церкви мсье Венсан «нараспашку открыл свою церковь и свое сердце еврейскому народу». Она выступала на собраниях в пользу евреев, работала с беженцами и участвовала в опросах, которые требовались для определения необходимой помощи{243}. В январе 1939 года, когда Леон приехал в Париж, мисс Тилни по-прежнему работала в баптистской церкви, и, вероятно, там она с ним и познакомилась, когда Леон обратился за поддержкой. О деятельности мисс Тилни время от времени сообщалось в «Вере и труде», там же можно было прочесть о тяжелой ситуации во Львове: «В Польше антисемитские погромщики напали на еврейских студентов Львовского университета»{244}.

Баптистская церковь на авеню дю Мэн стала прибежищем для изгнанников из Австрии и Германии – в их числе были ученые, врачи, многих поддерживала Служба помощи беженцам (Service d’Aide aux Réfugiés). В церкви ежедневно кормили сотни таких бедолаг, как Леон. Собрания в вечер пятницы «были особенно трогательны, поскольку большую часть присутствовавших составляли еврейские изгнанники из Германии, Австрии и Чехословакии»{245}. Семьдесят лет спустя я провел полдня в баптистской церкви с ее нынешним настоятелем Ришаром Желеном. Он поделился архивными материалами, в том числе информацией о частых крещениях евреев, которые надеялись таким образом уберечься от надвигающейся опасности. В архиве сохранилось много сведений о помощи, которую церковь оказывала еврейским беженцам и их детям, и несколько книг, описывающих славный труд Анри Венсана. Я не нашел упоминаний Леона или мисс Тилни, но несколько фотографий еврейских беженцев из Австрии и Германии произвели на меня сильное впечатление. На одной из них в преддверии храма сидела группа людей, «испытывающих трудности и ждущих, чтобы их приняли»{246}. Я представил себе в этом помещении Леона – безденежного, притихшего, одинокого в Париже.

15 июля 1939 года «Вера и труд» сообщает, что мисс Тилни работает в Париже. Неделю спустя она, подвергаясь некоторому риску, отправилась в Вену, чтобы на Западном вокзале забрать маленького ребенка. Она встретилась с Ритой, и та доверила ей свою годовалую дочку. От мамы я знаю, что, как рассказывали в семье, Рита пришла на вокзал вместе с сестрой Леона Лаурой – та привела своего единственного ребенка, одиннадцатилетнюю Герту, которая тоже должна была отправиться в Париж с мисс Тилни. В последний момент Лаура отказалась отпустить дочь, не смогла с ней расстаться. Решение понятное и все же трагическое: в октябре 1941 года Герта вместе с матерью была депортирована в гетто Лицманштадта (Лодзи). Несколько месяцев спустя обе они были убиты.

Мисс Тилни вернулась в Париж только с одним ребенком. На Восточном вокзале ее встретил Леон. Не знаю, как он благодарил ее, не знаю, виделись ли они еще хоть раз. Она записала свое имя и адрес на клочке бумаги, отдала ему, и они разъехались – каждый в свой район Парижа.

На этом я мог бы закончить поиски мисс Тилни, но хотелось выяснить, что было дальше и почему она сделала это, чем вдохновлялись ее дела милосердия. Она находилась в Париже и месяц спустя, когда началась война, работала в Северо-Африканской миссии и надеялась получить французское удостоверение личности (carte d’identité), что позволило бы ей остаться во Франции. Охват ее работы был широк, она всячески старалась помочь «своим еврейским подопечным»{247}, с которыми у нее сложились близкие отношения. Часто мисс Тилни ездила в Гавр и другие французские порты – пожелать счастливого пути своим «подопечным», отправляющимся в Америку.

В июне 1940 года немецкая армия вошла в Париж. Мисс Тилни оказалась отрезана от внешнего мира на несколько месяцев. Молчание встревожило ее друзей, заметки «Веры и труда» призывали молиться за мисс Тилни и за тех, «чья участь нынче горше прежнего»{248}. Часовня взялась собирать фонд ей в помощь, огромную сумму в десять фунтов, но деньги прибыли только через год, а до тех пор мисс Тилни выручала лишь поддержка американского посольства. В сентябре 1940 года она наконец сообщила, что была больна, выздоравливает, радуется солнечным дням, разгребает долги и «постоянно думает о родных и друзьях, особенно с Суррей-роуд»{249}.

Члены общины так встревожились, что обратились к лорду Галифаксу, министру иностранных дел, но безрезультатно. Архив скупо сообщает, что лорд Галифакс «свидетельствует всем свое почтение, но более ничего сделать не может»{250}. И снова молчание. Находившиеся во Франции граждане вражеских стран были интернированы; в начале 1941 года мисс Тилни, как и сотни других британских женщин, отправили в военные бараки Безансона. В мае ее перевели во Фронтшталаг 121 в Виттеле, курортном городе восточной Франции, и поселили в превращенном в тюрьму «Гранд-отеле» (теперь он входит в сеть «Клаб Мед»). Там она провела четыре года{251}.

В феврале 1942 года англичане и немцы пытались договориться об обмене пленными, но из этого ничего не вышло. Суррейская часовня отправила мисс Тилни еще два фунта на лечение зубов, а в начале 1943 года пришли тревожные известия: она страдала от недоедания. Сама она писала коротко, в основном о том, как «напряженно ждет наступления мира»{252}. В третью годовщину ее заключения начались новые, грозные события. До тех пор две с половиной тысячи иностранок находились в десяти зданиях отеля, отделенных от курорта трехметровой оградой с колючей проволокой поверху. В основном это были женщины из Великобритании, Канады и Соединенных Штатов, но в апреле 1943 года прибыла группа из четырехсот евреев – в нее входили и женщины, и мужчины, и дети{253}. По большей части их отправили сюда из варшавского гетто, поскольку у них были паспорта южноамериканских стран. Эти люди рассказывали чудовищные истории о массовых убийствах. Мисс Тилни, работавшая в комендатуре своего лагеря с анкетами и архивами, услышала от вновь прибывших, что комендант Ландхаузер получил от Алоиза Бруннера и Адольфа Эйхмана приказ собрать всех удерживаемых в Виттеле варшавских евреев и депортировать их на восток. Их паспорта отныне считались поддельными{254}.