Если бы в Летославль вдруг в самом деле явился «самый лучший человек», то отец, конечно, не отдал бы ему матушку ни за серебро, ни за золото. А если бы тот пытался настаивать, дал бы ему в глаз. А если бы матушка сама попыталась к нему убежать, то, пожалуй, убил бы до смерти. Но и нежных стихов он матушке, правда, тоже не писал. А бывало, пару раз поколачивал. Но потом жалел, целовал и покупал медовую коврижку. Детей наплодили. Это любовь или не любовь? Захотелось спросить у Архимеда. Но вопрос как-то не склеивался в голове, и Доброшка промолчал.

Солнце окончательно зашло за горизонт, полыхнув напоследок малиновым отсветом в облачном окоеме.

По мере приближения к Киеву Днепр набрал силы и мощно катил свои волны к полуденной стороне. Берега отдалились. Грести почти не приходилось. Течение влекло суда с приличной скоростью – только рули.

Края эти были обжиты гораздо более плотно, чем родной Залесский край. Села и небольшие городки попадались все чаще.

К Киеву подошли под утро. Последнюю ночь корабли шли не останавливаясь. Сильно было желание поскорей достичь цели путешествия.

Причалили, когда рассвело.

Стольный град с первых шагов поразил Доброшку своими размерами и многолюдством. Он отличался от Летославля, Колохолма или даже от Радимова, как небо отличается от земли. Крепостные стены высились над крутыми берегами как неприступные скалы. Башни своими шатрами уходили, казалось, прямо в небо. Жарким золотом блестели купола храмов. Над городом плыл колокольный звон. И даже запахи были какие-то другие. К привычному печному дымку и запахам реки примешивались странные пряные ароматы, шедшие от складов заморских купцов.

У бесконечных причалов собрались сотни разных больших и малых, славянских и заморских ладей.

Как только команда драккара высадилась на берег, Харальда-конунга как подменили. Куда только делся веселый удалец, не чуравшийся дружеской пирушки и крепкого словца? Это снова был конунг. В изгнании, без королевства, но – король. Отдалился на немыслимую высоту. Сменил потертую кожаную безрукавку на аксамитовый плащ. На золотых кудрях – золотой обруч. Смотрит важно – поверх голов. Лицо как заледенело.

Ближние дружинники его, с которыми еще вчера Алеша и Илья делили труд на веслах и кусок хлеба, тоже преобразились. Надели все самое наилучшее. Привесили оружие.

Харальд собирался ко князю Ярославу. Доброшка хотел сначала пойти вместе с Харальдом и передать ценную ношу, ларец с измарагдами, как бы между прочим. Но сразу стало понятно, что ничего не выйдет.

К Харальду прибыли великокняжеские мечники, которые должны были сопроводить его в светлые Ярославовы палаты. Дружинники замкнули вокруг конунга неприступное кольцо – не подступишься. У даккара собрались зеваки:

– Гляди, варяжский князь прибыл!

– Где, который?!

– Да ослеп, что ли, вон, смотри, золотом сверкает.

– А молодой!

– Чего ему нужно-то?

– Да чего варягам нужно, всегда одно…

– Ярослав привечает их, варягов-то.

– Да, вон глянь, дружина-то у него – здоровые ребята.

– И не говори…

В набежавшей толпе мечники живо проделали коридор, люди расступились, и Харальд-конунг с подобающей важностью двинулся по деревянным мостовым в гору, к великокняжеским палатам. И не обернулся. Только Архимед, которого Харальд взял с собой как друга и толмача, помахал на прощание рукой.

Шумная процессия удалилась. Колохолмцы проводили ее взглядом. Причал опустел.

– Ну что, братья и дружино, – Илья закинул на плечи дорожную торбу, – нужно искать постой.

– Пожалуй, – согласился Алеша.

– Как же мы ко князю-то попадем? Нужно было все-таки с Харальдом идти, – посетовала Белка.

– Там видно будет. Был у меня при дворе в былые времена знакомый человечек. Небось не забыл старого друга Илейку. Через него попробуем. Где ларец-то?

– Ларец на месте, у меня, – отозвался Доброшка, – я его пуще ока стерегу.

– Ну хорошо, стереги крепко. Это тебе не Колохолм. Тут и стены выше, и колокола звонче, и тати пронырливей. Не успеешь моргнуть – не только Перуново, а твое собственное око утащат. И не сыщешь.

– Пошли.

Друзья взвалили на плечи свою небогатую поклажу и двинулись вслед ушедшей процессии.

Постой нашли без труда. На постоялом дворе им отвели целую избу. Разложив добро по рундукам и наскоро позавтракав купленным по пути хлебом и молоком, пошли смотреть город. В избе оставили хозяйствовать Предславу.

Поначалу держались всей толпой. Илья знал город и вел спутников по кривым улочкам. Однако и он иногда останавливался в недоумении. За прошедший десяток лет многое поменялось. Каждый пожар (а случались пожары в деревянных кварталах часто) вносил свои правки. Строились новые дома, перестраивались старые.

Немного поплутав, друзья вышли на храмовую площадь. На ней возвышалась сложенная из кирпича огромная одноглавая церковь.

– Десятинная, – пояснил Илья и перекрестился на золоченый купол. Остальные последовали его примеру. – При князе Владимире построена.

– Давайте зайдем. – Белка потянула Илью за руку.

– Давайте. – Илья подался вслед за Белкой. – Говорят, эта церковь – точно такая, как в самом Царьграде греки строят. Святости в ней – как в твоем улье меду. Благодать прям как обухом по голове. Это если человек грешник неисправимый. А ежели праведник – то ничего, выживет.

Доброшка покосился на воеводу: непонятно, шутит или всерьез говорит. Но на всякий случай заходил осторожно. Мало ли чего… Перекрестился перед вратами. Вошел как нырнул.

Ничего, голова осталась цела. Доброшка посмотрел наверх.

Своды храма уходили на необыкновенную высоту. Пахло ладаном и воском. В полумраке мерцали огни свечей и лампад. Сверху из окошек под куполом падали косые лучи солнечного света. В них матово сверкали золотые, пурпурные, изумрудные и небесно-синие смальты. Суровые лики святых и праотцов взирали со стен. Красота необыкновенная. Слышалось тихое пение. По храму похаживал священник в богатом уборе и помахивал кадилом. Сизый дымок стелился, солнечные лучи в нем становились похожи на сияющие столпы, по которым с Божьей помощью можно забраться на небо. У Доброшки перехватило дух. В маленькой деревянной церкви в родном Летославле все выглядело совсем по-другому.

Доброшка оглянулся. Белка стояла под самым куполом. Ее лицо выхватывал из сумрака луч света. Широко раскрытые глаза смотрели мечтательно. Губы что-то неслышно шептали. «Молитву читает», – подумал Доброшка и сам стал старательно шептать молитвы, которые он выучил с монахом Максимом. «Отче наш», «Богородицу». И даже тот же «Отче наш» на греческом. На него напала странная задумчивость.

«Отче наш, иже еси на небеси…» Доброшка вообразил бескрайнее синее небо, мягкие, пушистые белые облака. На облаке сидит Господь Бог. Как же ему там, наверно, мягко ходить! Вот бы потрогать эти облака. И еще Доброшке казалось, что облака должны быть непременно сладкими и вкусными, как молоко с медом. Особенно вечерние облака, которые подрумянит закатное солнышко. И нет у Господа Бога никаких забот и никаких печалей. Не нужно ему ни от врагов прятаться, ни о хлебушке заботиться. Оголодал – зачерпни пригоршню мягких сладких облаков, да и кушай вволю.