Она резко повернулась к нему, быстро сняла с плеч шкурки и перевесила на него.

— Спасибо, но я не ношу натуральные меха. Хотя могла бы спать под одеялом из них с самого рождения.

— Расскажите, что за меха могли овевать ваш сон? — насмешливо поинтересовался он.

— Норка. Не так плохо, верно?

Он поднял брови.

— Ваши…

— Моя мать — директор опытного зверохозяйства, которое выращивает норок. До нее была моя бабушка. А после, предполагается, всем этим должна заняться я.

— Любопытно, — пробормотал он. — Загадочно. Вы этого хотите? — он иронично посмотрел на нее.

— Потомкам всегда тяжело, — улыбнулась она. — Хочешь или нет, становишься преемником налаженного дела. Но я уже вникала, мне, в общем-то, нравится. К тому же у меня есть время — моя мать еще долго будет управлять хозяйством.

— Вы сказали все правильно. — Он улыбнулся. — Даже сама не знаете, насколько. Но все-таки допустили одну ошибку. Предостерегу вас от нее.

— Какую ошибку? — Евгения смотрела ему в лицо, напряженно ожидая продолжения.

— Как говорят эксперты по ценам не на «мягкое», а на «черное золото»…

— То есть на нефть, — торопливо вставила она.

— Когда кажется, что цена останется высокой навсегда, она сразу падает…

Евгения задумчиво отвернулась к окну.

— Вы думаете, с мамой или с хозяйством что-то может произойти?

— Я ничего не думаю. Я знаю одно: когда все слишком хорошо, а это хорошо — давно, что-то обязательно случается. Опыт. Причем не в первом поколении.

— А вы… из каких… — она подыскивала слово, но он опередил ее ответом:

— Мои предки — поляки. Их сослал царь на каторгу в эти места. Они участвовали в польском восстании 1863 года. Срок закончился, мой прадед женился, осел в тайге, занимался охотой, промыслом. Его имение не стало таким знаменитым, как имение Яновских, — мой прадед попал на каторгу вместе с известным паном Михаилом Яновским. Тот купил себе полуостров на берегу Амурского залива недалеко от Владивостока. Он так и стал называться после — полуостров Яновского.

А вот дальше — все похоже. Только Яновскому повезло больше — в начале двадцатых годов прошлого века он понял, что его час пробил. Если помните историю, тогда шла к концу Гражданская война, белые уходили в Корею, Манчжурию, Китай. Он, богатый помещик, понимал — пора. А мой прадед не считал себя слишком богатым и остался. Но судьба, если захочет, уравняет всех. Мой дед и сыновья Яновского встретились в одном лагере…

А потом много чего было, но я всегда хотел одного — при первой же возможности вернуть землю, удобренную потом предков. Их землю за многие десятилетия поглотила тайга. Но все, что в ней, считаю моим по праву. Другие это право оспаривают, хотя я заплатил деньгами за возможность вернуть. Нынешними, законными деньгами.

Вадим усмехнулся. Евгения смотрела на его профиль. Красивый, особенно сейчас, когда внутри вспыхнуло пламя с новой силой, пламя, которое, видимо, не гасло у предыдущих поколений Зуевских.

— Я вообще-то биолог-охотовед. Но в начале девяностых звезды сошлись так, что мне привалили большие деньги. Я продал большую партию меха в Китай, вложил сюда. Кое-кому это не нравится до сих пор.

— Это может не понравиться, — заметила Евгения. — Я понимаю.

— Есть люди, я их знаю, которые прикрываются разными бумагами. Они готовы убедить несведущих в биологии людей, что защищать рысь в моей тайге так же необходимо, как панду в Китае.

— Значит, вы считаете, вас хотят остановить… с корыстными целями? — тихо спросила Евгения.

— Разумеется. Если у меня не будет пушнины, мне придется продать то, что купил. Во что вложил, как и мои предки, свои силы. Вообще, должен сказать, на всякое хорошо поставленное дело загораются чужие глаза. Имейте в виду, присмотритесь, сперва к близкому окружению. Нет ли желающих освободить вас от забот о вашем норочьем хозяйстве? Вы продаете шкурки в Грецию, — не вопросительно, а утвердительно сказал он. — Я думаю, наши шкурки встречаются в одних магазинах. Они могут пожать лапу друг другу, — он улыбнулся по-детски.

— Вам бы сказки сочинять про животных, — заметила Евгения.

— И про людей тоже. Хотите, расскажу про вас? Пускай это будет сказка.

— Хочу.

— Вообще-то сказка-быль. Итак, на самом деле вы приехали сюда, чтобы узнать что-то, что помогло бы остановить меня. Вы много раз были в Греции, на той стороне есть некто, жаждущий породниться с вами. Возможно, с вашим хозяйством тоже. Чтобы в одних руках соединить все процессы: зверьки — шкурки — фабрика — магазин.

Евгения чувствовала, как глаза ее становятся все круглее.

— Я не говорю ничего нового. Естественный, очень разумный проект. Я сам думал об этом. И буду думать, если вы меня не проведете как-нибудь… тайно. — Он засмеялся. — Но я не дамся, имейте в виду. Вы не уедете отсюда, пока я не узнаю точно, как вы придумали обвести меня вокруг пальца.

Евгения смеялась. Она нащупала в кармане куртки флакон. Не могла же она не попробовать то, что сама создала? Действует ли ее «отманка» на рысь?

— Я должна позвонить, за мной приедут на снегоходе, — сказала она, глядя на часы.

— Зачем? Вы можете спать спокойно. В моем доме нет мышей. Утром я возьму вас в тайгу. Покажу, как ставлю капкан. Вам ведь интересно, верно?

— Конечно, — согласилась она, все еще колеблясь.

Зазвонил мобильный телефон. Она вынула его из кармана.

— Евгения, вы должны срочно уехать, — сказал голос. Он был мужской, незнакомый.

— Как это? — не поняла она.

— За вами приедут, — настаивал голос.

— Кто? Петр Арсеньевич? — он принимал ее по просьбе фонда.

— Нет. Его срочно вызвали… Он уехал. За вами приедет красный снегоход. Номер… — Он диктовал номер, а она не воспринимала ни букву, ни цифру.

— Я не поеду, — проговорила она холодно, удивленно заметив, что непреднамеренно повторяет резкий тон матери.

— Вы сами сделали выбор, — мужчина недобро рассмеялся и отключился.

Она держала перед собой аппарат, смотрела на него так, будто на ладони у нее высыпала проказа. Она вспомнила, как после поездки на остров Спиналонга вместе с Костей она вот так же осматривала свои руки. Ей казалось, в воздухе носятся бациллы проказы, потому что еще полсотни лет назад на острове был лепрозорий. Это сейчас развалины старой крепости отданы туристам — ходите, смотрите, трогайте…

— Что-то не так? — тихо спросил Вадим.

— Мне… Я… В общем, я не поеду. Я останусь у вас, — сказала она, не вдаваясь в объяснения.

Глядя в ее глаза, он прочитал в них страх.