Что касается Элайзы Арнолд и Эдгара По, предпринятый ими план представлялся им, должно быть, в высшей степени блестящим.

Элайза уведомила Маму Венеру, что намерена подстрекнуть – нет, «вдохновить» Эдгара утром в понедельник (то есть в день нашего побега) на весьма полезный отвлекающий маневр. Вдаваться в подробности она не пожелала, сколько мы ни бились. Но она была до крайности взбудоражена – о-о, эта ужасная вонь! – и, засидевшись допоздна на нашем странном форуме, с нетерпением поджидала, когда Эдгар вывалится наконец из Судейской таверны. Она за ним прошпионила до самых дверей и предоставила вволю изгонять своих демонов посредством выпивки. (Или ей так казалось.) Вернувшись к нам в подвал, она заявила:

– Пускай насандалится – восприимчивей будет к… к сновидениям.

Я подивилась тому, что мать способна улыбаться подобной перспективе – по ночам не давать сыну покоя, но улыбка у этой матери была до ушей.

– И вот еще что. Очнувшись после перепоя, он – из презрения к себе – с похмелья потащит нашу упряжку упорней вола. Блеск!

Долго с нами не задерживаясь, Элайза направила стопы в Молдавию, к изголовью своего ненаглядного Эдгара – или, как она его называла, «моего поэта», – где и принялась за дело.

План Элайзы таил опасность, он мог означать конец Эдгара По. Впрочем, по складу ее мыслей, это было великолепно… Уточню: одержав победу, Эдгар снискал бы себе славу героя и тем самым поверг бы Джона Аллана в ярость. Более того, неверная Эльмира Ройстер будет горько сожалеть о том, что отвергла столь мужественного и столь знаменитого соискателя ее руки… Да, конечно, Эдгар рисковал жизнью – вполне мог утонуть, но другие тонкости замысла выглядели следующим образом.

Зная, что Эдгар преклоняется перед Байроном и что Джон Аллан глубоко презирает покойного поэта за беспутство и вызывающие повадки, Элайза Арнолд загорелась идеей – подговорить Эдгара вступить в состязание со своим идолом, который, подражая Леандру, переплыл в Турции из Абидоса в Сест.

Неужели подобное событие не вызовет на речном берегу всеобщий ажиотаж? Элайза об этом позаботится. А мы с Селией, воспользовавшись суматохой, незаметно улизнем. Этим Элайза Арнолд умиротворит и Маму Венеру, чего она – по причинам, которые мне не под силу перечислить, – добивалась.

Блестяще? Мне ли это оспаривать! План, безусловно, по некоторым пунктам удался. В газетах писали о силе и отваге молодого мистера Аллана – «Ричмонда – выпускника колледжа и поэта», вызывая раздражение у старшего мистера Аллана. Однако главная надежда Элайзы не осуществилась: призрак погибшего Эдгара не встал с ней рядом, рука об руку.

Переплыть Джеймс – задача дьявольски трудная. (Применительно к Эдгару, именно дьявольски.) Пловцы обычно предпочитали заливчик Шоклоу, поскольку вода в Джеймсе, стекавшая с гор, всегда оставалась довольно холодной; река изобиловала также порогами и водоскатами, зловещую угрозу представляло и низовое подводное течение – даже на изрядном расстоянии от самих водопадов.

И все же Эдгар не отступил. Бросился в воду с пристани Ладлэм (широкоплечий, мускулистый – это я готова подтвердить) и проплыл целых шесть миль. На берег он выбрался в Уорике – спина и шея у него обгорели, руки отекли, язык едва ворочался, однако, невзирая на изнеможение, он первым делом упомянул Байрона и заявил, что ему (Эдгару) переплыть Геллеспонт не стоило бы ни малейшего труда. Красноречие юного Аллана этим не ограничилось, и дальнейшие его слова позже передавали те, кто пешком одолел рядом с ним шесть миль на обратном пути в город: пловец, демонстрируя прилив свежих сил, наотрез отказался сесть в седло или на повозку.

Разумеется, к тому времени, когда Эдгар – в сопровождении свиты, под шумные приветственные возгласы – вновь появился в Ричмонде, мы с Селией уже ускользнули. Нас не видели, но нельзя сказать, что не искали.

К дому Ван Эйна мы подошли в молчании. Мне удалось под конец уговорить Селию воздержаться от расспросов; она, хотя и была в полном расстройстве чувств, все же поняла, что риск быть подслушанными на улице ставит под удар все предприятие.

Я провела ее через живую изгородь, затем – мимо кур, притихших и неподвижных, их силуэты вырисовывались на фоне других теней, – по обсаженной деревьями аллее, а затем мы вошли в дом.

Мне нужно доставить Селию Маме Венере. Это все, что от меня требовалось.

Мама Венера сидела в подвале у очага. По обе стороны от нее стояли два саквояжа. Уложенные. На столе и на полу валялись остальные мои вещи, которые мне нельзя было взять с собой.

Селия уставилась на этот беспорядок. Вернее, не заметила Маму Венеру. Когда та заговорила, Селия вздрогнула. Подавшись ко мне и вглядываясь в темноту, она спросила:

– Кто… кто вы? – Потом шепнула мне: – Кто это – вон там?

Молчание – прерванное голосом Провидицы:

– Этот медальон… – Он висел теперь на шее Селии. – Я долго дожидалась увидеть, где ему надо быть. Мать Венера, вот я кто. В одно слово, будто две бусины на нитке. Но ты можешь меня звать Мама Венера или просто Мама, без разницы.

Прежде напряженные, плечи Селии расправились. Я видела это столь же ясно, как и усеянную розочками шаль, соскользнувшую с них, когда я ее разбудила. Разбудила ради всей этой катавасии.

– Вы знали мою бабушку?

– Нет, детка. Помоложе Мафусаила буду.

– Тогда мою маму?

Выговор Мамы Венеры Селию, похоже, не смущал.

– Тоже нет. Знала твою сестру, Плезантс. А медальон попал к Фанни, когда… – Мама Венера, добрая душа, не докончила фразу.

Селия повернулась ко мне:

– Какую-то Фанни я знала, да. – Ее сомнения рассеивались, она явно начинала нам доверять. Вновь устремив взор в темный угол, она спросила: – А откуда вы знаете Плезантс?

– В два счета догадаешься, детка. Разве все мы были не сельди в одной бочке? И Мейсон тоже. Твоего брата я знала, еще бы. Славный парень. Но тебе, поди, еще мало лет – и ты его не помнишь. Он…

– Он умер. Я была еще девочкой, но я помню. Был…

– Да, был пожар, детка. Мейсон – он умер рядом со мной. Славный парень, и вправду. Что внутри, что снаружи – добрый и красивый. Мы… я и он… поладили и думали жениться, хоть мы и подневольные… Он, Мейсон, робкий был, а я… поверь, мисс Селия, мы с твоим братом неплохо бы прожили жизнь, если бы он…

– Если бы он снова не кинулся в театр – спасти вас? – Голос Селии посуровел. – Как же, слышала эту историю. И много раз.

Ее плечи опять напряглись. Губы поджались и вытянулись в ниточку. Ясно, Селия винила Маму Венеру за смерть ее брата и, видимо, сестры.

– Но ты не слышала эту историю целиком, – шепнула я Селии.

Да, так оно и было.

Селия меня не услышала – во всяком случае, пыталась бросить Маме Венере упрек: