Катька все говорила и говорила, распаляясь все больше, словно получив карт-бланш от меня. Я ее понимала. Здесь и в самом деле, очень мало народа, все друг друга знают через пять рукопожатий… И я с одной стороны была свежими ушами, а с другой стороны – своей. Можно поделиться всякими подробностями, которые человеку с улицы не расскажешь.

Я слушала про Старика, про его потери… И радовалась. Так сильно радовалась! И все равно считала, что он мало получил! Мало!

Потому что это сейчас он импотент, а пять лет назад… Пять лет назад у него хватало сил издеваться надо мной.

Так же, как он сейчас издевался над другими женщинами. Пусть и продажными. Но они были людьми.

Они были живыми. Нельзя так с людьми.

- А он по-прежнему там же живет? – перебила я Катьку.

- А? – она хлопнула ресницами, переключаясь, - да… Наверно… По крайней мере, я ничего не знаю о том, что он куда-то переезжал… Дом его на продаже стоял, это точно, мне кто-то говорил про это… Но, по-моему, так и не купили. Кому, нахрен, эта гробина нужна?

- Ну да, - задумчиво кивнула я, - только сжечь…

Хорошая идея. Какая хорошая идея!

Я задумчиво постучала по круглому боку стакана ногтем. Похоже, план начал вырисовываться…

- Ну привет, дядь Дима, - я улыбнулась и резко пнула в грудь начавшего подниматься с кресла Старика, - сидеть.

Он хрюкнул, упал обратно и уставился на меня с таким выражением, что в другое время можно было бы… Пожалеть? Да, можно было бы. Но я не жалела.

Меня он не жалел.

Вот и я не буду.

Прошлась по комнате, машинально отмечая то, что поразило, прямо бросилось в глаза сразу же, стоило попасть сюда.

Запустение. Смерть.

Пять лет назад этот дом выглядел крепостью. Толстые стены, окна-бойницы, красный кирпич, за бешеное бабло привезенный с материка. Ни у кого в городе не было такого.

И обстановка внутри тоже кричала о том, что тут никто шутить не любит. Дорого-богато в самом пошлом, самом мерзком смысле этого выражения.

За пять лет крепкий дом не изменился внешне.

Разве что автоматические ворота теперь не открывались. Автоматически.

И будка охраны была пуста.

И, судя по тому, что прошла я внутрь спокойно, и никто не вызвал полицию, охрану, видеонаблюдение тоже отключено.

Крепость снаружи, так пугавшая меня, в которой я провела два своих самых страшных года в жизни, превратилась в пузырь, наполненный гнилью.

Так же, как и его хозяин.

Старик изменился. И очень. Обрюзг, потолстел еще больше, на красной роже набрякли огромные мешки под глазами.

Прикасаться, подходить к нему было противно.

До тошноты.

Я и не собиралась близко подходить.

Не скрою, сначала хотела, правда хотела.

Посмотреть в глаза. Сказать пару ласковых. Всадить в пузо заточку. Подождать, пока сдохнет. Не просто так, а муках. Чтоб осознал, чтоб до последнего вздоха своего видел меня. И понимал, за что ему это.

А потом поджечь этот сраный сарай.

И смотреть со стороны, как полыхает мое гнилое прошлое.

Может, тогда отпустит? Должно же хоть когда-то? Ну а потом… Как повезет.

Повезет свалить из города, свалю.

Не повезет – сяду.

Дальше пожара мой план действий не распространялся. Просто потому, что я отчего-то была полностью уверена, что меня после пожара… Тоже не будет. Прежней. А у новой меня… Ну, какие могут быть планы у убийцы?

Насчет людей, живущих в доме, я не беспокоилась. Старик терпеть не мог посторонних на территории, а потому прислуга была приходящей, а для охраны оборудовали отдельно стоящий домик. Который как раз и пустовал сейчас.

Очень кстати.

- Что, дядя Дима, денег на охрану перестало хватать?

Старик опять хрюкнул. Сглотнул, тараща на меня глаза. И явно не веря тому, что видит.

- Люська… - выдохнул он наконец, опять попытался подняться, но я не позволила. Шагнула, уперлась ногой, обутой в жесткий грубый ботинок на подошвах с протектором и шипами, прямо ему в животяру.

- Я сказала, сидеть. И не вздумай дергаться. А то ниже надавлю.

- Че тебе надо, сучка?

Он смотрел на меня, снизу вверх, глаза с налитыми кровью белками выглядели мерзко, пах он еще более отвратно… Я напряглась, боясь, что стошнит. Надо заканчивать.

- Да вот, посмотреть на тебя пришла.

- Посмотрела?

- Да. Ты стал еще сильнее вонять.

- Зато ты, я смотрю, в порядке.

- Не твоими молитвами.

- Уверена? Да ты, сука, радоваться должна, что я тебя в дом взял!

Я задохнулась, в глазах стало красно. Радоваться? Я? Радоваться? Правда, что ли?

Не сдержалась, пнула в грудь, метя в солнечное сплетение.

Он захрипел, повалился боком на пол. Я, не останавливаясь, добавила еще по почкам. На каждый удар он хрипел, а я…

А я плакала.

- Сука, тварь! Сука, сука, сукааааа!!!

Когда я остановилась, он уже не хрипел.

Отошла от него, уселась прямо на пол, привалилась к стене, закрыв лицо руками и захлебывась плачем.

Неожиданно пришло понимание, что все зря. Что я могу его убить. Могу сделать ему очень-очень больно, гораздо больнее, чем сейчас! Могу ему яйца отрезать, сжечь заживо!

Но это ничего не решит.

И мне это никак не поможет.

Потому что то, что произошло… Этого уже не изменишь. Оно уже было. И оно со мной навсегда.

Грудь запекло такой острой болью, что я даже замерла на секунду, пережидая приступ.

Мелькнула мысль, что я могу тут умереть. И стало смешно.

Стоило только представить глупость ситуации.

Убийца пришла убивать. И сама умерла. А жертва ее – выжила.

Я же Старика не прикончила. Так, попинала по ребрам. Шкура толстая, выживет.

А я?

А я – не выживу.

Я – уже мертвая.

И этого не изменить ничем. Ни попыткой в справедливость, ни его смертью, ни гипотетической возможностью засадить эту тварь за решетку…

Ничем.

Он ничего не поймет. Ни одной искры раскаяния в вылупленных глазах. Только страх за свою шкуру. Он не человек, животное. До животного не достучишься.

Чего я хотела, идя сюда?

Чтоб он все осознал? Чтоб извинился? Понял что-то?