– Иногда пора, – он кивнул.

Да, иногда пора, а там уж куда ноги выведут. Точнее, нога.

Впереди находилась трасса, – дороги! – связывающая места дислокации, наверное, самых богатых людей в стране. Дюбу не удивило, что даже мысленно он перешёл на язык военных терминов. И ему действительно пришла пора менять дислокацию. Не в барышне дело, хотя она, конечно, была последней каплей. А капля, как известно, камень точит. Впереди – трасса с самыми вежливыми водителями в стране, и, конечно, туда не подпустят. Даже близко. По обочинам за каждым кустиком по менту. Но он знал тропинку, как обойти заборы и выйти к просёлочной дорожке, ответвлению от трассы. Не все селились за оградами Барвихи, кто-то предпочитал жильё в стороне. Вроде те же дворцы-шмарцы, но не в общей куче, а сам по себе.

– Люксовое, – вспомнил Дюба слово и почему-то добавил: – Ты всегда был смелым.

Хотя особой смелости не требовалось: пять минут, и Рублёвка. Но всё-таки в стороне, над рекой, и дорога попроще ведёт дальше, к Звенигороду и дачкам обычных людей.

Электрички за спиной отгрохотали. Идти ещё прилично, и если найдёт себе нормальное местечко, будет, как эти, из камеди-клаба по телевизору у дяди Курбана, бомжи с Рублёвки.

Дюба шёл и думал об этой барышне-ментовке. И о том, что всё-таки не зря он свалил. Путь давался нелегко, даже здоровая нога начала подгнивать. Однако барышня… Она сидела на детской площадке и выглядела очень расстроенной. И одинокой. Потом Дюба понял, что, скорее, задумчивой. Он наблюдал за ней, видел, с кем она приехала, и то, что барышня из органов, сообразил сразу.

«Квартирка Борова-то… не просто всё, – подумал он. – Пошло-поехало».

Но эта барышня… отличалась от других ментов, которых довелось видеть прежде. И от мамаш, в окружении которых сейчас сидела. Бабы-то нынче пошли… Но она была… другая. В своей прошлой жизни Дюба не застал ещё активного использования слова «стерва», поэтому не мог для себя точно сформулировать, кем она не являлась. Наверное, она была добрая. Но таким же он считал и дядю Курбана. Сейчас он смотрел на неё и почему-то чувствовал, что ей тяжело. И что она не сделала никому ничего плохого, но ей вот так, этой барышне. Ему захотелось подойти к ней и успокоить: «Эй, всё нормально». А если бы Дюба превратился в собаку, он положил бы ей морду на колени, и она сама бы поняла, что всё нормально. А потом барышня перестала разглядывать свои ногти и посмотрела на него. И Дюба улыбнулся ей. Удивление в её взгляде оказалось недолгим, и она не отвела глаза, а тут же улыбнулась в ответ. Просто ответная улыбка. И затем что-то произошло. С её приятным взглядом. В нём сперва мелькнуло удивление, интерес, затем зрачки её расширились, а губы непроизвольно растянулись шире. Всего, может, мгновение-другое, но у времени есть свойство – оно может растягиваться внутри себя. Уж Дюбе-то это хорошо известно. И они смотрели глаза в глаза, словно действительно узнали друг друга: «Ну, привет! Ты как?», а потом она что-то поняла. И её взгляд изменился. Нет, он не стал плохим, но… в нём будто появился требовательный вопрос: «А-а?!» Что-то алчное, о чём люди знают в себе. И не очень этому рады. Дюба уловил перемену, такие взгляды ему были хорошо известны, и тут же отстранился.

«Она поняла, что я мог что-то видеть».

Дюба не ошибся. Барышне позвонили, видимо, вызвали в дом Кривошеева, и она ушла. Но вскоре вернулась. Дюба наблюдал за ней, скрытый мусорными баками магазина «Пятёрочка». Вот и вспомнилось в тот момент, впервые за много лет, слово «дислокация». Барышня не просто вернулась. Переступила через ограду и направилась к его лежанке. А затем не побрезговала и уселась на неё. И отклонилась назад, чтобы видеть вербу, совсем как Дюба. И не только вербу.

– Умница, – похвалил её Дюба.

Алчность во взгляде, жадность до информации. Это в ней проступила ментовка. Уголовный розыск или следователь прокуратуры, неважно. Дюба был на неё за это не в обиде; кто-то должен обеспечивать порядок и ловить плохих парней, и она, вероятно, искренне так считала. Но «контора пишет», и ничего, кроме неприятностей, для таких как он это не означало. А неприятностей в его жизни и так выдалось с лихвой.

– Ты не зря приходил ко мне этой ночью, – сказал Дюба розовому слону. – Ты ведь так и обещал, когда будет пора. А я не забыл.

И Дюба снялся с якоря.

Вот и пролесок остался позади. В теневых нишах под деревьями ещё оставалось немного снега, но солнце грело, грело вовсю. Открытые поляны были уже совсем сухими. Большая трасса оставалась сбоку, короткий участок просёлочной дороги лежал перед ним. Дальше, ближе к речке, тоже не подступиться, заборы, охрана, погонят его, чтоб не портил ландшафт, значит, где-то здесь. Дюба шёл вперёд и даже не думал о том, что его шансы на успех, скорее всего, равны нулю. Ведь действительно, столько воды утекло. Всё меняется, люди меняются, особенно очень занятые люди. И тогда Дюба тоже не будет в претензии и двинет куда-нибудь ещё. Вон и тепло вовсю несётся на…

– Крыльях ласточки, – вспомнил Дюба какое-то давнее стихотворение. – Ничего, справимся.

И он улыбнулся: всё меняется, справимся. Но он обещал розовому слону не забыть и не бояться. И столько всего совпало: и сон, и ментовка, и передача по телевизору у дяди Курбана… и резиновая кукла, отделённая от головы. И вон, даже здоровая нога загноилась именно сейчас.

«Знаки», – подумал Дюба.

Тоже ведь забытое слово. Значит, не зря свалил. А там уж как выведет. Единственное, о чём он жалел, так это о своей лежанке, уж больно была хороша. А потом он увидел трубу теплоцентрали.

…На очень коротком участке изогнутая труба подходила почти вплотную к просёлочной дороге. Стелилась практически по земле, затем поднималась аж метра на два и отворачивала в лес. К посёлкам. И под ней было сухо и тепло. И такое сокровище оставалось бесхозным.

– Ну и вот, здесь я и буду, – Дюба сразу узнал место своего нового дома, или… новой дислокации, потому что у бомжей не бывает домов, откуда же им взяться? Но он обустроит себе новую лежанку, а до станции тут не так уж далеко. И если не особо высовываться, то можно продержаться. А лежанку там, где труба идёт по земле, тогда с трассы его будет совсем не видно.

Но кое-что, рассчитывал Дюба, наоборот, должно быть видно. Не особо выпирать для посторонних, а так, как бы невзначай, человек по делу отлучился.

Дюба зашёл за теплоцентраль и ахнул. Ещё один подарок, сюрприз, дары волхвов. От трубы отвалился немаленький кусок обёрточного покрытия и застрял под ней. О таком нельзя было даже мечтать! Это же как… Сухая, тёплая, только отрезать немного, если есть чем. У Дюбы было чем.

– Вот и новая лежанка, – он раскрыл свою сумку в поисках складного ножа. Нашёл его сегодня рядом с урнами на станции. И вот что удивительно, нож совсем новенький. Воткнул лезвие в кожух, провёл им вниз. Резало прекрасно, единственной проблемой ножа оказалось масляное пятно, воняющее рыбой, за что он, видимо, и отправился в урну.

– Живут же люди, – серьёзно, без зависти похвалил Дюба.