– Как проверишь такое, – сокрушённо вздохнула.

– Ты это пока… ну, Егорыч…

– Имеешь в виду, что нам наши предположения лучше пока держать при себе?

– Шутишь?! Для него это не предположения. Параноидальные откровения, как он говорит…

– Ну, да.

– Отстранит от дела обоих! И так весь на нервяке. Неприемлемо. – Подумал и добавил: – Пока бездоказательно.

– Там ведь это… авторское право, частная собственность… Зыбкое поле.

– Нужны очень веские основания. Без ордера – забудь! А про Егорыча, как понимаешь, даже заикаться не хочу.

– Да уж, посоветует получше закусывать, – невесело усмехнулась Ванга.

– Это самое мягкое. – Вздохнул. – Ведь поговорить с Форелью напрямую теперь не получится. Не станет после…

Она отрицательно щёлкнула языком и вдруг сказала:

– Я… кажется знаю, как это проверить!

– Спокойней, Ванга, по грани ходим.

– Выставка.

Он чуть подождал продолжения, затем спросил:

– И-и?

– У меня есть друг… он знаком с его издателем.

– Всё более интересно. И-и?!

– Не то что близкие кореша… вместе в гольф играют, рыбалка.

– Олигархи… Кружишь в высших сферах?

– Дело прошлое.

– Сколько в тебе тайн, – заметил он с ехидцей.

– Сухов, – сказала она строго. И улыбнулась.

– Так. Но к рукописи не подпустит?!

– А нам и не надо. Выставка! Попрошу у него пару пригласительных на открытие. Светский междусобойчик. Просто заявимся на модную тусовку Не при исполнении, так сказать.

– Впишемся в культурный контекст?

– Что-то вроде того, – согласилась она. Нахмурилась: даже в этом безобидном замечании, при желании, можно найти что-то жуткое. Словно они… экспонаты. Словно… Только паранойя заразна, от этих мыслей нужно держаться подальше.

– А твой друг не будет ревновать?

– Отстань, Сухов! – отмахнулась Ванга. Игорь Рутберг на подобные мероприятия не ходит, не его уровень. Пошёл бы, если б какой-нибудь Дэмьен Хёрст или типа Салман Рушди. А лучше всего – Бэнкси! Тогда бы притащился точно. Но на подбное не ходит. Всем нам чего-то не хватает. Все мы чего-то не можем найти. Но и от этих мыслей лучше держаться подальше.

– Лучше подумай вот о чём, – предложила она. – Форель любит поболтать. Специфика нашей работы его очень даже интересует. И пока ты не навалился на него…

– Хватит напоминать, как лоханулся следак Сухов, – попросил он.

– К тому, что у тебя будет достаточно времени и оснований просто светски поболтать с виновником торжества. И заодно показать ему наш тематический ролик.

Коротко кашлянул:

– Допустим, тут-то я найду слова.

– Не будь злопамятным. Его знакомая, помнишь, та красотка, Ольга, – куратор выстаки. По-моему, у них роман.

– Не криминал.

– Нет. Но если люди близки, Сухов… Первая реакция расскажет намного больше, чем бы они хотели.

– Хочешь испортить людям праздник? – усмехнулся.

– Нет. Но если Форель невиновен, то ему самому нужна помощь.

– Да невиновен он, невиновен! Услышал я тебя с его алиби.

Сухов сделал паузу. Но Ванга не собиралась её нарушать.

– Что? – спросил он. – Чего молчишь?! Думаешь, Форель мог бы играть с огнём? Слишком доволен собой?

– Да. Но ты должен выключить субъективный фактор.

– Давно, – уверил он. – Тумблер в положении «выкл.».

– Ты будешь светским и весёлым, и улучишь буквально минутку, чтобы вы остались втроём. И покажешь им ролик про «Две свечи». А я с расстояния прослежу за реакцией.

– Форели.

– Не только. За ними обоими. Именно потому что они близки… Нам это на руку. Может, удастся найти что-нибудь поинтересней их романа.

Подумал, произнёс, скорее, одобрительно:

– А ты коварная.

– Нет, – возразила Ванга. – Но молодым девушкам нельзя отрубать головы. Никому нельзя.

Сухов уловил в её вроде бы жёстком замечании даже не горечь, тихую печаль, и вспомнил, как она смотрела на гильотину в той квартире. Жёсткая, циничная… и тихая печаль перепуганной девчонки перед ультимативной жестокостью бытия. Егорыч назвал её «подранок». Сухов знал о ней это всегда. И ему захотелось сказать: «Глупость, прости меня за тон. За то, что накричал на тебя, и вообще…»

Но она уже успела произнести:

– Спокойной ночи! И пусть нам не приснятся кошмары.

И положила трубку.

Дюба не был уверен до конца, правильно ли он поступает. Столько воды утекло, как говорится. Да и барышня эта – она явно не враг, там что-то другое было, в её глазах, но от ментовских лучше держаться подальше. Нах! Вы…бут и высушат, и фамилии не спросят, а Дюбе неприятности не нужны. И уж тем более, лезть в чужие разборки. Кривошеев там, или дядя Курбан, или ещё чего-то похуже. У Дюбы есть розовый слон. И Дюба знает, откуда он приходит. Прекрасно помнит, когда слон пришёл впервые, чтобы Дюбе не было страшно.

– Тёзка, – улыбнулся он давнему воспоминанию, вряд ли горько, может, только немного с сожалением. – Чего уж тут поделать…

Но неприятности не нужны. Кривошеев там, или Курбан, или кто похуже. Малолеток жалко, конечно, однако закладывать Дюба никого не собирается. Да и кому – мусорам? Как крышевали, так и будут крышевать! И на малолеток им наплевать. Так, если только для своих разборок. Наше дело – сторона, пусть люди живут себе, как могут, а Дюбу оставят в покое. Ведь он давно уже ни к кому не лезет.

Хотя, конечно, барышня эта, чего-то в ней было такое. Чего-то в глазах, что сразу становится ясно. Дюба всегда считал, что некоторые люди похожи. В чём-то. И они ходят по земле такие одни, и когда случайно встречаются, сразу понимают это. Узнают друг друга. С первого взгляда. Как с командиром было, с тёзкой. Такое случается: встречаются, и если проходят мимо, потом могут жалеть. Встречи редкие, очень, чего уж разбрасываться. Барышня эта, не была бы ментовкой, могли бы и…

– Подружиться? – удивился Дюба, и теперь в его улыбке не осталось следов теней.

Дюба шёл от электрички по дорожке, удивляясь, как быстро стаял снег. Эх, дороги, дороги, сколько он их в своё время прошагал, да и сейчас бы ходил, да уж больно не сподручно теперь.

– Или наоборот! – ухмыльнулся Дюба. – Наоборот – сподручно.

Он никогда себя не жалел, и вообще, наверное, был рад, что покинул свою лежанку. Иногда…