Несколько секунд мы не отводили глаз. Я понял, что он сразу узнал меня, заблудшую овцу, как это принято говорить. Заблудшую в себе, растерянную, беспомощную. Но терпеливо ждал моего решения, не сводя с меня взгляда. Сердце стало стучать быстрее, лицо залил адреналиновый румянец. Считанные секунды вязко тянулись, словно стремились стать минутами, а я все никак не мог сделать тот последний шаг, отделявший санитара Антонова от монаха. Будто бы между нами пролегла какая-то невидимая преграда, разрушить которую мог только я сам.

«Шел бы ты, Тема, домой. Что за романтические выходки — в метро к священникам приставать, — прозвучало в рациональном мозгу мирянина Антонова. — Если уж так надо, то делай все по-людски. Сходи завтра в храм, помолись, исповедуйся, причастись, раз ты христианин. Ну сам подумай, что ты ему сейчас скажешь? Смешно.»

Но вдруг странная мысль родилась во мне, внезапно и вся сразу. Казалось, что она и не моя вовсе. «Ты и монах вы оба сейчас под землей. Там, где первые христиане познавали веру, рискуя жизнью. Это все остальные сейчас в метро, а мы с батюшкой в катакомбах. У истоков, где нет икон, свечей за деньги и церковного дресс-кода. Вот потому ты сейчас исповеди так хочешь, анев храме. Здесь для исповеди самое место».

Стоило мне осознать это, как я слегка покачнулся, будто сбросив с себя остатки сомнений, и широко шагнул ему навстречу. Он чуть заметно улыбнулся, почти одними глазами, как будто был рад этому шагу.

— Добрый день, батюшка, — сказал я, толком не узнав собственного голоса.

— Здравствуй. Решился? — участливо спросил он, широко улыбнувшись. Эта улыбка была очень нужна мне тогда, чтобы разогнать последние сомнения, которые еще жили внутри санитара. Сразу стало значительно легче. «Катакомбы. Только я, он и общая вера. И никакого культа», — мысленно повторил про себя.

— Да, решился. С трудом, честно скажу.

— А без труда ничего стоящего в жизни нашей земной и не происходит. Господь был труженик. С чем пришел?

— Как бы это сказать. — замялся я.

— Да как есть, так и говори. Яж не милиционер, — серьезно произнес монах.

— Конфликт у меня.

— И с кем, интересно?

— С собой, батюшка. И конфликт такой. по вашей части.

— Слушаю тебя, слушаю, — с готовностью отозвался он.

— Писатель я, вот какое дело. Издаюсь даже. И в морге санитаром вот работаю, — начал я и снова замолчал, обдумывая будущие слова.

— Отлично, что ж дурного в этом? Отчего конфликт-то твой?

— У меня в основе каждой книги — христианская идея. Получается, писательство — это мой крест. Ну, или мое предназначение, настоящее предназначение.

— Так ты счастливый человек, если это понимаешь, — с чуть заметным облегчением сказал монах. — Многие всю жизнь к такому пониманию идут, место свое ищут — и никак. Или найдут, а уже поздно, жизнь на исходе.

— Но есть тут один момент. По-хорошему, я себя посвятить этому делу должен целиком, если это Божий замысел такой. Ну, раз я христианин. Устроиться куда-нибудь сторожем, чтоб с голоду не сдохнуть, и писать. А я вкалываю изо дня в день, чтоб заработать. Ведь у меня семья. Жена, мама пенсионерка. Долг у меня перед ними. Не могу я их бросить, ведь не по-христиански. Вот такой выбор. И он для меня, батюшка, очень тяжел.

— Ясно. Я тебе скажу. как человек грешный, ведь и сам терзаюсь. Так вот, перед тобой испытание Господне. Большое, может, самое важное в твоей жизни. И остается тебе только посочувствовать да порадоваться за тебя.

Я вопросительно посмотрел на него, а он, увидев мое замешательство, продолжил:

— Сочувствовать, потому что с испытанием этим только ты один можешь справиться. И всяких помощников да советчиков, не слушая, гони от себя. Это все от Лукавого. Только сам. Ну, и радоваться за тебя тоже причина есть. Господь тебя испытывает, и, пережив это, ты вырастешь, сам над собой вырастешь, понимаешь? Станешь ближе к Богу, а такую возможность Всевышний не каждому дарит. А тебе дал, отметил. И это счастье твое.

— Тяжелое только что-то, счастье это.

— Не спорю, тяжелое. А ты как хотел? Оно тебя и возвысит, коли не отречешься от этого предназначения. Чтоб легче было, тебе молитва дана. В ней силу и утешение найдешь.

— Спасибо, батюшка. Большое спасибо! — искренне сказал я и совершенно по-мирски пожал ему руку.

— И тебе спасибо, — кивнул он, перекрестясь.

— Да мне-то за что?

— Как за что? За то, что у Бога ответы ищешь, веруешь, страдаешь, да не на пустом месте. За то, что ко мне подошел, не испугался. А я долг свой перед Всевышним исполнил. Храни тебя Господь и дом твой.

Мы расстались под грохот очередного прибывающего поезда. Я машинально, ненамеренно оглянулся, когда состав тронулся. Монах стоял у двери, глядя на меня сквозь надпись «Не прислоняться». И какая-то притягательная глубина была в этом взгляде.

Выбравшись на поверхность, на автомате двинулся к маршрутке, все думая о нашем разговоре. «Все так просто и ясно. Испытание, и потому радостное, что тяжелое, — неслышно шевелил я губами. — Так верить — это и есть чудо. Покруче воскрешения Лазаря. И это ведь опять со мною в катакомбах случилось. Второй раз уже», — признался я себе, садясь в маршрутку. А когда она тронулась, нырнул в воспоминания о том, как я впервые побывал в катакомбах.

Случилось это лет десять назад, тогда мне не было еще и тридцати. Бесцельно листая цветастую аляпистую рекламную газету, я наткнулся на целую гроздь объявлений от туристических компаний. Они манили Мальдивами, Лазурным Берегом и недорогим болгарским морем. Отдельно выделялись среди них те, кто звал предприимчивых граждан в шоп-туры в Стамбул по весьма соблазнительной цене. Кожевенные фабрики, шубы, цены от производителей, карго и все такое. «Константинополь, одна из древнейших колыбелей христианства, — иза шмотками, — покачал я головой. — Какие фабрики, когда там Софийский собор, следы первых христиан. И всего-то 300 долларов за четыре дня», — вздохнул я.

И тут же вслух сообразил:

— Постойте, а кто мне мешает отправиться туда по своим делам? Не будут же меня по фабрикам насильно возить, ей-богу! Приеду, поселюсь — и всем спасибо, дорожки врозь.

И потянулся за телефоном.

Через пару дней я был счастливым обладателем турпутевки, обещавшей мне текстильно-меховое сафари в городе трех морей. Мало того, в руках был ворох бумажек, гарантирующих скидки на добычу по всему маршруту. Я выбросил их в урну сразу же, как только покинул турагентство. Они были не нужны мне, ведь в Стамбул я не собирался. Меня ждал Константинополь и его история. Босфор, мидии с рисом на набережной, что продавались прямо в раковинах. И старые христианские церкви. Не важно, католические или православные. «Вот бы обойти всех пешком, как это делают настоящие паломники, — подумал я, разглядывая билеты. — Все в моих руках. Пешком — так пешком».