— Щербинина, Темыч, — услышал я, утерев пот с лица.

— Ага, понял, сейчас.

— Очень странная родня у этой Щербининой, — сказал Бумажкин, когда я заруливал подъемник с трупом в зону выдачи. Он познакомился с ними вчера, принимая вещи покойной. — Как бы не случилось каких сюрпризов.

— Вот сюрпризы нам сейчас совсем ни к чему, — пропыхтел Старостин, ловким движением ставя небольшой, но тяжелый сырой гроб на подкат. — Железный он, что ли.

— И что за странности? — поинтересовался я, вытряхивая в гроб содержимое пакета с ритуальными принадлежностями. «С праздником!» — было написано на пакете яркими размашистыми буквами.

— Набились ко мне в кабинет впятером, стали там вещи перебирать, суетиться. И при этом говорили с таким пафосом, с уклоном в религиозный фанатизм. Спрашиваю: «Бальзамировка требуется?» — а они мне хором: «На все воля Божья», — говорил старший санитар, поправляя в гробу то, что осталось в этом мире от гражданки Щербининой.

— Хотели, наверное, чтобы ты напрямую этим вопросом у Господа поинтересовался, — предположил я.

— Не иначе. Говорю: «У вас кремация или похороны?» И опять — «все в руках Всевышнего». Потом все-таки сознались, что похороны, на Николке.

— Да, с такими всякое бывает, — озабоченно сказал Вовка, быстро скрывая под слоем пудры бурые трупные пятна на лице грузного мужчины. — А агент их не появлялся?

— Нет у них никакого агента. Да и зачем он им, раз у Бога все под контролем. Тут агенту делать нечего.

— Ладно вам, обойдется, — оптимистично сказал я, взявшись за ручку опустевшего подъемника.

— Будем надеяться. Но. с ними, парни, ни в какие разговоры не вступать, только самый необходимый минимум. А то на проповедь нарветесь, — предупредил Бумажкин.

Вскоре мне довелось увидеть тех, кто так истово уповал на Бога.

Сперва в траурном зале, где уже стоял гроб с телом, появился заказчик с паспортом в руках, невысокий тощий пожилой мужчина с острыми птичьими чертами лица, на котором кривовато сидели сломанные массивные роговые очки с дужками, прихваченными тонкой медной проволокой. Из-за толстых стекол его глаза казались непропорционально маленькими, и оттого сходство с птицей становилось еще сильнее. На нем висел мешковатый черный костюм в серую полоску, такой мешковатый, что казалось, будто на заказчика накинули какую-то тряпку, лишь схожую с мужским костюмом. Мятая унылая рубашка с застиранным воротничком была застегнута на последнюю пуговицу, но галстука при ней не было. Его изрядно поношенные ботинки были чистыми, но всем видом своим напоминали обувь, готовую к ссылке на дачу. Похоже, сразу после покупки одежды родственник Щербининой перестал обращать на нее внимание, во всем полагаясь на Бога. Но судя по всему, Всевышнему было не до этого, а потому она осталась без присмотра.

Переступив порог зала, он степенно подошел к подкату и, склонив голову чуть вниз и сильно набок, долго смотрел на покойницу, что-то бормоча, быстро крестясь и улыбаясь. А тем временем из двери появлялись другие участники траурной процессии. Мужчины и женщины разного возраста, совсем разные, они все были неуловимо похожи, хотя это было незаметно при беглом взгляде. И только пристально понаблюдав за ними, можно было увидеть эту странную отстраненную манеру держаться, которая сквозила в их взглядах, жестах, мимике. Как будто каждый был здесь один, словно в каком-то коконе, сквозь который с трудом пробивалось все окружающее.

Они тоже крестились и шептали, медленно заполняя зал.

«Наверное, какая-то христианская секта», — решил я. Как оказалось, попал в точку.

Сделав запись в журнале регистрации трупов, Вовка закрыл дверь зала, оставив собравшихся наедине с покойницей. До первого отпевания было уже не так далеко, а нам еще предстояло выдать троих.

— Так, следующий у нас Терехин, потом Малыгин. и Валова, — бормотал Бумажкин, изучая картонку с убористым списком. — Вроде успеваем.

Спустя минут десять прощание с Щербининой все продолжалось. Продолжалось оно и через пятнадцать минут, а ведь Терехины уже нетерпеливо ждали своей очереди.

— Пора бы уже следующего отдавать, — озабоченно глянул на часы Старостин. И приоткрыв дверь зала, заглянул в него, пытаясь своим появлением вежливо поторопить сектантов. — Сдается мне, они там службу затеяли. Прав был Вовка, не обойтись нам без сюрпризов, — сказал он, вернувшись.

— Пока успеваем? — спросил я.

— Пока, — сказал Бумажкин. — Несколько минут еще есть. Потом придется их как-то аккуратно подвинуть.

— Они не говорили, сколько прощаться собираются?

— Не, ни слова. Я вчера от них самого необходимого только добился, итос трудом.

Река времени текла мимо нас, сочась теми самыми минутами, которых у нас было всего несколько.

Вскоре их совсем не осталось, и похоронный график, который выдерживался с таким трудом, стал ускользать от нас под мерное тиканье пластиковых настенных часов. Вот уже в зоне выдач появился агент Терехиных, укоризненно поглядывая на часы. Ситуация стремительно обострялась. И не по нашей вине, что было особенно обидно.

— Все, дальше никак, — твердо сказал Старостин и двинулся к траурному залу.

Торопить людей с прощанием — сложная задача. Делать этого мы не любим, и я всегда старался увильнуть в такие моменты. Но за дело взялся Вовка, и мы очень полагались на его такт и опыт. Скрывшись за дверью, он должен был появиться буквально через несколько секунд, но Старостина все не было и не было.

— Сейчас они его в свою веру обратят — и прощай, Вовка, — серьезно произнес Бумажкин, чуть улыбнувшись лишь в финале фразы. Но спустя минуту нам было уже не до шуток.

— Надо бы глянуть, что там у них происходит, — неуверенно предложил я, подходя к закрытым дверям. Прильнув к ним, услышал строгий голос моего напарника и скрипучий высокий фальцет заказчика. Они говорили хором, а значит — диалог не получился. И это было уже совсем плохо. Тяжело вздохнув, я тихонько приоткрыл дверь, бочком просочившись в зал. И вот какая картина ждала меня там.

Рядом с постаментом стоял Старостин. Перед ним полукругом выстроились провожающие, а впереди, словно предводитель, расположился тщедушный мужичок с птичьим лицом. Толпа приглушенно гудела, некоторые крестились. Заказчик стоял перед Вовкой, подавшись вперед и опираясь на трость, что продаются в аптеках. Задрав руку с согнутым крючковатым пальцем, он обличительно скрипел, грозно потрясая ею, словно дирижируя своей речью:

— Вы страшный человек, юноша! Страшный! Как смеете вы осквернять эти священные минуты?!!

— Постойте, я же вам спокойно все объяснил! У вас еще будет время проститься, на кладбище. Мы должны были тело выдать еще пять минут назад, как вы не понимаете, — почти одновременно с ним говорил Вовка, плавно переходя на повышенный тон.

— Прервать заупокойную молитву — где это видано? Страшный, бездушный человек! — тряс рукой заказчик, нажимая на каждое слово.