Командующий покраснел, встал из-за стола и ласково сказал:

– Извините, я погорячился…

После этого чисто внешне он относился к нашей информации с пониманием и вниманием…

Леонид Георгиевич недолго руководил Особым отделом КГБ при СМ СССР по Прибалтийскому военному округу. По состоянию здоровья его супруги, которая часто болела во влажном прибалтийском климате, Лубянка пошла навстречу полковнику и перевела его начальником Особого отдела КГБ при СМ СССР по Южной группе войск, расквартированной в Венгерской Народной Республике. Эта группа войск располагалась в стране – бывшем сателлите фашистской Германии, отделяющей пятилетней границей от жутких событий контрреволюции 1956 года, инспирированной политикой Запада по отрыву Венгрии, как тогда говорилось в средствах массовой информации Советского Союза, из состава стран – участниц Варшавского договора и всей социалистической системы.

Венгрию хорошо познал и автор этого повествования, прослужив в Особом отделе КГБ по 254-й мотострелковой Черкасской Краснознаменной орденов Ленина, Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого полноценной дивизии «первого эшелона» Южной группы войск полдесятка лет. Штаб соединения размещался на территории административного центра медье (области. – Лет.) Фейер в городе Секешфехерваре.

Автору довелось обслуживать 297-й самоходно-артиллерийский полк в поселке Фертед, а затем 96-й мотострелковый полк в городе Сомбатхей. Это были части соединения, стоящие практически в непосредственной близости к государственной границе Венгрии с Австрией. Поэтому особенности этих гарнизонов хорошо были известны Леониду Георгиевичу. Он бывал в них не раз при проведении инспекционных поездок.

Несколько лет спустя после венгерских событий в памятном 1961 году я получил приказ – ехать служить в Венгерскую Народную Республику. Сборы были недолги, и вскоре мы прибыли к новому месту службы. Поселили нас под Будапештом, на территории военного городка.

Л.Г. Иванов

Оперативная обстановка в окружении военных объектов Южной группы войск, расположенных на территории Венгерской Народной Республики, продолжала оставаться сложной, несмотря на пятилетний временной рубеж, отделявший страну от кровавого мятежа пятьдесят шестого года. Он явился, по существу, реакцией на доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях» на XX съезде КПСС. Быстрая антисталинская риторика бывшего адепта вождя больно ударила не столько по ушедшему из жизни Сталину, сколько по Советскому Союзу и всему социалистическому лагерю. Как бы мы ни относились к Сталину, но сам тон выступления, как при читке доклада, так и во время устных экспромтов нового сидельца Кремля, замаранного в кровавых репрессиях не меньше, чем объект критики, вызвал вал отторжения. О своем участии в репрессиях он умолчал.

Важное дело – покончить с культом личности Сталина – было насущно, но Хрущев его сделал бесчестно, более того, лживо и мерзко. Результат – смешение в одну кучу великих свершений и горьких ошибок – привел к тому, что кремлевские шептуны нового вождя очень скоро «забыли» про достижения, а ошибки же возвели в ранг преступлений. Присутствовавший на съезде делегат В.Я. Исаев вспоминал:

«Когда Хрущев оторвался от теиста и, в запале жестикулируя, произнес: «А он, Сталин, руководил фронтами по глобусу», – все молчали, даже военачальники.

Им-то было что возразить. В другой бы партии, наверное, крикнули бы, не выдержали: «Неправда!», а тут смолчали».

Его слова и действия в дальнейшем нашими друзьями в Китае, Албании, ГДР, Венгрии и других странах однозначно не воспринимались. А главы этих государств стали постепенно отворачиваться от советского руководства. Это не главное – они отворачивались от Советской России. Именно Хрущев начал разрушение Советского Союза, а его последователи Горбачев и Ельцин завершили процесс развала и всего социалистического альянса.

Начало 60-х – это годы промышленного спада в СССР как результат ошибок нового кормчего с его резкой реакцией на недовольство народа в Новочеркасске, где была расстреляна манифестация рабочих. В это время ходил по стране анекдот:

«Хрущев общается с народом. Гомон славословий вдруг прорезает голос маленького мальчика:

– А мне мой папа сказал, что ты запустил не только спутник, но и сельское хозяйство.

Все в ступоре.

Никита:

– Передай папе, что я не только кукурузу сажаю…»

Сажать он умел, пройдя хорошую школу в тридцатые и сороковые-роковые годы на Украине и в Москве, когда возглавлял партийные организации этих регионов.

* * *

Именно в такое непростое время Леонид Георгиевич оказался в Венгрии, в которой после введения 4 ноября 1956 года наших войск было свергнуто правительство Имре Надя и сформировано рабоче-крестьянское руководство. Кроме того, был создан временный Центральный комитет Венгерской социалистической рабочей партии во главе с Яношем Кадаром.

Автору легче понять ту обстановку в Южной группе войск, в которой «варился» полковник, вскоре ставший генерал-майором Ивановым, потому что, как говорилось выше, в конце шестидесятых он оказался тоже в Венгрии, где в качестве оперативника почти пять лет познавал все прелести глухих гарнизонов в западной части этой прекрасной страны. Будапешт и Секешфехервар, Хаймашкер и Фертед, Шопрон и Сомбатхей, Дебрецен и Папа, Капувар и Кесег – в этих городах и населенных пунктах он побывал и служил, общаясь и с коллегами, и с мирными венгерскими гражданами.

Что интересно, ведь прошло девять лет, как Леонид Георгиевич Иванов покинул пределы Южной группы войск, но даже и в начале 70-х годов о нем с благодарностью вспоминали в Будапеште и в отдельных гарнизонах наши «друзья» – коллеги, сотрудники госбезопасности МВД ВНР и некоторые наши «долгожители», знавшие его.

Из воспоминаний Иванова:

«Конечно, про себя я сравнивал обстановку в Венгрии с немецкой конца сороковых годов. В Венгрии было в чем-то спокойнее, а в чем-то сложнее. В Германии мы вели оперативную работу с немецким населением напрямую. С венгерским населением вести подобную работу было не положено. Мне очень помогало то, что у меня сложились хорошие личные отношения с министром безопасности Венгерской Народной Республики Андрашом Бенке. Это был грамотный, толковый и умный человек, очень хорошо относился к русским. С его помощью удалось решить много сложных вопросов. Он всегда вникал в просьбу, обдумывал ее, обсуждал варианты решений. Затем приглашал того или иного помощника и ставил перед ним конкретную ясную задачу. Все вопросы решались честно, открыто. Если его что-то не устраивало в той или иной ситуации, он становился грустен и тихим голосом говорил, что этот вопрос решить не может. Уговаривать его было бесполезно – это был волевой и твердый человек. Просить иногда было можно.

Как и большинство венгров, он души не чаял в посиделках, очень любил армянский коньяк и боржоми. Оживлялся под звуки венгеро-цыганских скрипок, был очень пластичен…»