А потом все стали ждать темноты. Почему-то все были уверены, что с темнотой пернатые отступят, что ночью они не очень хорошо видят и будут бояться драться с более зрячим противником… Ростик думал так же, вот только темноту он ждал, понимая, что пернатики готовят что-то еще. Слишком много, на взгляд с высоты холма, у них осталось незадействованных резервов, слишком невелики казались их потери по сравнению с чудовищными, едва ли возобновимыми потерями, понесенными людьми.

А потом пернатые снова налегли. Да так, что Ростик понял – прежние окопы не удержать. Он вызвал к себе старшего врача, а когда Чертанов пришел, спросил, сможет ли он вывести свои автобусы и «ЗиМ» из их лагеря. Выяснилось, что возможность спешного отступления предусматривалась заранее, а потому они попробуют расшвырять щиты укрытия и выскочить через специально оставленную в окопах полоску земли…

Оказалось, что это был тот пятачок на стыке батальонов, который Ростик с таким трудом удержал. Рост дал врачу четверть часа, а потом послал к командирам рот посыльных, чтобы роты по красной ракете отступали к холму, прихватывая раненых, оружие и боеприпасы. Главное – боеприпасы, потому что патронов к вечеру осталось так мало, что на каждые три выстрела пернатых на иных направлениях не всегда приходился один выстрел людей. А в некоторых отделениях сумели даже раздобыть оружие бегимлеси и использовали багрово-серые бомбочки против изукрашенных доспешных захватчиков.

Потом вдруг выяснилось, что в воздухе еще кружат три летающие лодки. В одной из них Ростик с удивлением и радостью узнал лодку Кима, и тогда он приказал установить с ней связь. Связистка, худенькая девушка в метр сорок росточком, долго крутила ручку рации, потом сказала, что связь будет, но очень короткая, на десяток слов. Рост приказал ей передать Киму, чтобы он прикрыл раненых, и сам даже не подошел к трубке. Что вышло у девушки – неизвестно, но, когда оба автобуса и «ЗиМ» попытались, громыхая из всех окон автоматными очередями, прорваться через пернатых, гравилеты оказали им действенную поддержку. Собственно, их огонь и оказался решающим в этом прорыве… Правда, злополучный «ЗиМ» все-таки подпалили, но оба автобуса, набитые людьми, ушли по накатанной дороге в сторону Боловска.

И тогда, еще раз смерив очень внимательным взглядом поле боя, редкие, вытянутые на запад окопы слева и справа, довольно крутой скат на востоке, в сторону Цветной речки, где осталось едва ли два взвода людей, большинство из которых были изранены до такой степени, что даже не могли отползти в тыл, и все еще плотные, казавшиеся неисчислимыми ряды бегимлеси, Ростик пальнул в воздух из ракетницы.

Надо признать, роты отступали на новые позиции, ближе к холму, довольно резво. Как-то они слишком уж быстро оставили столь долго удерживаемые окопы… Но, с другой стороны, в этом был тот плюс, что даже подвижные и сильные пернатые не сумели вколотить между отступающими людьми ни одного своего клина. А когда люди стали обживаться на новых позициях, выкопанных строго по периметру холма, а частично даже на склоне, подняв плотность обороны, а следовательно, приготовившись и более «качественно» встречать противника, было уже поздно. Пернатым теперь следовало начинать все чуть не с самого начала.

И тогда-то Ростика ранили третий раз. Удар очень бледного, почти невидимого луча угодил ему в грудь, хотя и не прямо, а по касательной. При этом он разбил бинокль, который в этот момент свисал свободно, и отбросил Ростика назад с такой силой, что он опять стал ощущать, как его сознание уплывает в темные и плотные облака беспамятства. Но он опять удержался в этом мире, а когда пришел в себя, даже сумел командовать сражением дальше, вот только говорить ему теперь было больно – горячая масса, которая после этого попадания образовалась в легких, не позволяла поднять голос выше шепота.

Но он был жив, он командовал, а спустя какое-то время понял, что даже побеждает. Потому что круговая оборона вокруг холма обросла новым бруствером из убитых пернатых, и, хотя число людей уже в который раз за день уменьшилось на треть, линия обороны опять не была прорвана. И они готовы были держаться, пока оставались патроны, пока были силы целиться, стрелять, заряжать, переползать в новые окопы, избегая слишком уж пристрелянных противником позиций…

А потом, хотя Солнце еще и не выключилось, вдруг стало ясно, что некоторые из бегимлеси уходят в степь. Сначала это было не очень заметно, тем более что в стороне от Бумажного холма трава была такой же высокой, как и в начале сражения, да и отходящие пернатые сняли свои бунчуки, или как там назывались у них перья, воткнутые в шлемы, а также надетые на копья и украшавшие их штандарты.

А перед тем как Солнце наконец погасло, давление на позиции людей и вовсе ослабело. Ростик даже смог отложить карабин, из которого он, памятуя прежние дни на заводе, между командами и выслушиванием донесений поверх своих поддерживал самые сложные сектора обороны. И тогда он понял, что может и вовсе пройтись по позициям, пересчитать уцелевших и отобрать самых толковых, наименее израненных людей, чтобы они обошли прежние их окопы, отыскивая раненых, может быть, подбирая оружие и боеприпасы.

И только после этого он решил, что пришла пора подумать не о бое, а о более простых делах – следовало найти Бурскина, о котором во второй половине дня не было ни слуху ни духу, вызвать к себе оставшихся в живых командиров рот и взводов, организовать боевое охранение по периметру, снести один из сарайчиков и из его стен устроить квадрат с посадочными кострами для какой-нибудь из лодок, которые непременно должны были вернуться…

А после трех часов подобных хлопот, когда уже и один из гравилетов вернулся и был послан за водой к речке, чтобы напоить людей, Ростик вдруг упал на руки вовремя подвернувшегося солдатика. Прямо как барышня в старой пьесе, которая не хотела упасть на пол и испачкать юбку, но твердо знала, что упасть необходимо… И вместо того чтобы заставить себя очухаться любой ценой, вдруг довольно расчетливо вздумал не приходить в себя, а попросту выспаться, раз уж так получилось.

Потому что пока они все равно победили, и вернуться в мир сознательных людей можно было и позже. Равно как позже можно было поесть, умыться, перевязаться и даже, если все будет хорошо, послать донесение в Боловск. Все можно было сделать потом. После того, как он проснется.

Поутру ситуация разъяснилась и в целом и в частностях, как любил иногда говорить отец. В целом стало ясно, что число пернатых вокруг лагеря теперь поменьше раз в десять по сравнению с началом битвы, но все равно их было слишком много для того, чтобы пытаться через них прорваться. А в частности стало понятно, что они чего-то ждут. И ожидание их было оправданно… до поры до времени.

А именно – пока в лагерь невесть откуда на новой машине, которая еще даже плохо его слушалась, не прилетел Ким. С ним вместе прилетело еще пять гравилетов, они притащили боеприпасы, питание для людей, три новых пулемета с пулеметчиками, десяток больших резиновых емкостей для воды и кучу пустых дерюжных мешков. Мешкам Ростик обрадовался особенно, теперь с их помощью можно было малыми силами и довольно быстро укрепить все, буквально все направления обороны.