Ростик бросил рычаги, натянул армейский резиновый противогаз, затянул на голове прорезиненный капюшон химкомплекта и лишь тогда понял, что почти ничего не видит и едва ли что-либо понимает. К тому же было непонятно, как отдавать приказы ребятам, работающим на распылителе сзади. Но, оказалось, эту проблему уже решили.

Едва Рост взялся за рычаги, как Бабурин, ловко облачившись одной рукой в защитное обмундирование, щелкнул каким-то тумблером, и на панели перед пилотами зажегся голубой сигнал. Вероятно, это значило, что они приступили к выполнению задачи. Ростик не сомневался, что точно такая же лампочка загорелась на какой-нибудь панели и сзади, да еще не в одном экземпляре, а перед каждым, кто там находился, даже перед гребцами, не говоря уже о ребятах, таскающих бочки с отравой.

Потом в самом начале уже виденной сегодня ночью Ростиком полосы костров на земле, обозначающих первое, большее по численности скопление летающих страусов, Бабурин включил зеленую лампочку. И почти тотчас справа и слева послышался слабый свистящий звук. Он был такой негромкий, что стоило Ростику неаккуратно дернуться, как скрип резины по дерматиновой поверхности пилотского кресла тут же заглушил его. Потом этот свист стал вообще неуловимым, потом пропал, а еще через несколько секунд на панели погасла зеленая лампа и загорелась красная.

Бабурин тут же стал ворочать рычагами, останавливая на всем скаку лодку и даже входя задом в уже обработанную зону. Ростик почувствовал, что они зависли не просто так, а в ядовитом облаке, по резкому запаху, появившемуся в противогазе. Но, помимо запаха, больше ничего страшного с ним не произошло. Этим воздухом все-таки можно было дышать, оставаясь в живых.

Когда красный сигнал погас, Бабурин довольно резво стронул лодку с места, и к моменту, когда загорелся зеленый сигнал, они только-только вышли из пораженной зоны и принялись обрабатывать следующий отрезок.

Потом они развернулись практически над самым концом ряда костров, обозначающих лагерь пернатых летунов, и пошли назад чуть в стороне от первой траектории. Насколько они ее не перекрывали, Ростик не знал, но Бабурин, кажется, это не только понимал, но и регулировал. Так он два раза довольно ощутимо изменил курс, правда, второй раз слишком сильно – опять появился уже знакомый запах, хотя и гораздо слабее, чем при перезарядке распылителя.

Управление сигналами себя оправдывало, а манера останавливаться в воздухе и ждать, когда ребята сзади перезаправят коллекторы новой порцией отравы, позволила не ошибиться. После того как он все это увидел собственными глазами, Ростику показалось, что это единственный разумный способ «опылять» местность. Его предложение делать это на скорости, в четыре захода, сейчас показалось ему нелепым. Он-то просто опасался, что кто-то из бегимлеси, попав под струи антигравитации, отбрасываемые блинами, поднимет тревогу, догадавшись, что над ними – люди. Но сейчас, когда они зависали в пятидесяти, а то и сорока метрах над землей, а никто тревогу не поднимал, Ростик догадался – почему. По той простой причине, что перезаряжались они в отравленной зоне, где некому было бить тревогу – тут все уже находились под поражением пресловутого иприта.

Когда они вернулись в лагерь, выяснилось, что с вылета прошло менее часа. Но даже Бабурин, стянув противогаз, выглядел усталым, и вовсе не от трех предыдущих ночей без сна. Воспользовавшись моментом, когда в лодку загружали следующие бочки с ОВ, Ростик спросил его:

– А как же мы не травимся после полета? Ведь в коллекторах наверняка что-то да осталось от отравы?

– Нет, их так сконструировали, и напор воздуха из баллона такой сильный, что, как видишь, дышать можно.

– Это хорошо, – кивнул Ростик.

Потом они «прогладили» вторую базу вражеских летунов. Тут получилось все не так уж и тихо. Скорее, получилось даже громко. В некий момент кто-то что-то заметил, и люди оглянуться не успели, как с земли в небо уже били массированные, иногда очень яркие, иногда бледные даже в темноте шаровые молнии. Они рассыпались все ближе и ближе к их лодке, но Бабурин не обращал на них ровным счетом никакого внимания. И хотя десяток раз их прилично тряхнуло, они «отбомбились» и вернулись к Бумажному холму без потерь. Лишь несколько дырок украшали теперь их фюзеляж, да в одной бочке зияла дыра, так что кулак пролезал. Но, как доложил кто-то из грузящих бочки ребят, это случилось, когда она была уже пустой. Так что и это попадание выглядело нестрашным.

Третий полет был самым тяжелым. Он оказался самым коротким, но… В общем, когда они зависли, Ростик уже и не чаял остаться в живых. Их так обстреливали, что одну из бочек они не смогли даже использовать до конца, пришлось ее сбросить в люк, чтобы не заражать лодку. Кроме того, на одном из рывков Бабурина, совершенных по необходимости, чтобы не потерять контроль над управлением, примерно на середине своей длины отломилась правая труба коллектора. И только тогда Рост понял, почему у Бабурина выработалась такая сверхъестественно плавная техника пилотирования.

Уже в самом конце их третьего захода, когда они практически продували пустые коллектора, в них угодило сразу два снаряда. На месте убило одного из гребцов и одного из операторов на распылителе. Вернее, сначала его лишь ранило, но, когда они вернулись к Бумажному холму, он был уже мертв – через пробитый химкомплект все-таки попавшая в лодку отрава добила его вернее, чем самые меткие выстрелы пернатых.

Но задачу они выполнили. Это стало понятно хотя бы по тому, что вдруг, едва ли не в одно мгновение, весь лагерь пернатых осветился, помимо костров, очень яркими факелами, которые довольно неожиданно стали расходиться в разные стороны. В бинокль было видно, как некоторые из несущих факелы пернатиков вдруг падали, и тогда трава загоралась, но таких случаев было немного. К тому же, понимая, насколько это опасно, пернатые такие пожары затаптывали.

Все это было настолько красноречивым свидетельством удачных действий Бабурина и его людей, что, когда он с Ростиком явился в палатку капитана Достальского, уже избавившись от химкомплектов, даже искупавшись в Цветной речке и слегка взбодрившись, тот сразу же их известил:

– Все видел сам. Одобряю и даже поздравляю. Теперь потери пернатых будут куда существенней, чем они предполагали. А это хорошо. – Подумав, он добавил, глядя на усталые, запавшие лица: – Вы и не подозреваете, насколько это хорошо.

– Почему не подозреваю? – удивился Ростик. – Психологическое преимущество уже за нами.

И тогда Достальский произнес сквозь зубы, играя желваками на бледном лице:

– Пока вы летали, у нас два взвода дезертировали в полном составе. Ублюдки… Ведь знают, что бежать некуда, а… Но я пернатых все равно тут остановлю.

– Почему в единственном числе, капитан? – спросил Бабурин, устало улыбнувшись своей немудреной шутке. – Вместе остановим. Ведь не все же бегут.

Но Ростик понял, как бы удачно они уже ни «траванули» пернатых, главным фактором, который позволит им победить или приведет к поражению, будет то, сколько людей останется в окопах к завтрашнему утру. Но выясниться это должно было только после того, как наступит день.