— Но паломничества в Лурд все еще продолжаются? — сказал Дэлглиш.

— О, да. Регулярно —дважды в год. Я с ними не езжу. Сначала ездила, да только это, по расхожему выражению, не мое амплуа. Правда, я считаю своим долгом при возвращении паломников обеспечить им приветственную встречу.

Вернувшись в настоящее, Дэлглиш осознал, что у него начинает болеть спина. Он разогнулся ровно в ту минуту, как часы пробили три четверти. Обгорелое полено скатилось с решетки, напоследок выбросив каскад искр. Миссис Хэммит восприняла это как сигнал, что пора уходить.

— Приятно провели часик, коммандер, хотя сомневаюсь, что будет повторение. Я не из тех соседок, которые имеют обыкновение вечно заскакивать в гости. Благодарение Господу, мне вполне хватает собственного общества. В отличие от бедняжки Мэгги я человек самодостаточный. И одно могу сказать про Майкла Бэддли: он тоже никогда никому не навязывался.

— Медсестра Рейнер сказала, будто вы убедили его в преимуществах кремации.

— Так и сказала? Что ж, она совершенно права. Я вполне могла сказануть Майклу что-то такое. Мне не по душе обыкновение изводить участок хорошей земли на чье-то гниющее тело. Насколько я помню, старому священнику было все равно, что с ним произойдет после смерти, если только в результате он окажется в освященной земле и над ним прочтут сооттствующие молитвы. Весьма разумный подход. Я всецело его разделяю. И Уилфред ничуть не возражал против кремации. Он и Дот Моксон со мной согласились. Хелен — та протестовала — мол, много лишних хлопот. А главное, что ей не нравилось, — это подпись второго врача. Наверное, она думала, что этим роняют тень на диагностические способности милого Эрика.

— Так ведь на самом деле никто не подозревал, будто доктор Хьюсон ошибся в диагнозе?

— Разумеется, нет! Майкл умер от сердечного приступа, и даже Эрику, надеюсь, хватает знаний, чтобы это понять. Нет-нет, не утруждайтесь, не надо меня провожать, у меня есть фонарик. И если вам что-нибудь понадобится, стучите в стену— в любое время.

— А вы услышите? Вы ведь не отреагировали, когда отец Бэддли…

— Само собой, не услышала, поскольку он не стучал. Да после половины десятого я и не особо прислушивалась. Понимаете, я ведь была уверена, что к нему кто-нибудь уже заходил .

За дверью царил холодный колышущийся мрак, черный туман, сладковатый на вкус и пахнущий морем. Не просто отсутствие света, а активная таинственная сила. Дэлглиш убрал столик с крыльца. Шагая рядом с Миллисентой по короткой дорожке и одной рукой придерживая столик, он спросил с тщательно разыгрываемой небрежностью:

— Так, значит, вы что-то слышали?

— Видела, а не слышала. Или мне просто показалось. Я как раз хотела выпить на ночь чего-нибудь теплого и подумала, не захочет ли Майкл тоже. А вот когда открыла дверь, чтобы крикнуть и спросить, мне примерещилась фигура в темном плаще, которая исчезала в темноте. А поскольку свет у Майкла не горел — во всем коттедже было темно, — естественно, я и не стала его беспокоить. Теперь-то я понимаю, что ошиблась. Или потихоньку схожу с ума — в такой дыре это легче легкого. Во всяком случае, оказалось, что никто преподобного не навещал и все мучаются угрызениями совести.

Теперь-то мне понятно, как я могла так обознаться. Ночь была вроде сегодняшней. Ветер совсем слабый, но темнота как будто движется и принимает разные очертания. И я ведь ничего не слышала, никаких шагов. Только и видела что исчезающий во мгле силуэт — наклоненная голова, вихрящийся плащ.

— Это было около половины десятого?

— Или чуть позже. Наверное, примерно в то время, как он умер. Мнительная натура, пожалуй, сочла бы, что это был призрак отца Бэддли. Дженни Петрам именно так и заявила, когда я рассказала об этом в Тойнтон-Грэйнж. Смешная девушка!

Они почти добрались до двери коттеджа «Вера». Миссж Хэммит чуть поколебалась, а потом вдруг произнесла, точно повинуясь внезапному порыву, и, как показалось Дэлглишу, с легким смущением:

— Мне говорили, будто вас встревожило, что замок в бюро у Майкла оказался сломан. Во всяком случае, накануне вечером, перед тем, как он вернулся из больницы, с замком было все в порядке. У меня кончились конверты, надо было написать срочное письмо. Вот я и подумала, что он не будет возражать, если я погляжу у него в бюро. И оно оказалось заперто.

— Значит, замок сломался, когда ваш брат искал завещание вскоре после обнаружения тела, — произнес Дэлглиш.

— Так он говорит, коммандер. Так он говорит.

— И все же у вас нет доказательств, что бюро сломал именно он?

— У меня вообще никаких доказательств нет, ни про кого. В коттедж приходила уйма народу. Уилфред, Хьюсоны, Хелен, Дот, Филби, даже Джулиус, когда приехал из Лондона. Не дом, а проходной двор. Все, что я знаю, — это что бюро заперли в девять часов вечера накануне смерти Майкла. И я нисколько не сомневаюсь в том, что Уилфреду очень хотелось самому проглядеть завещание и убедиться, что Майкл действительно оставил все, что имел, Тойнтон-Грэйнж. И сам Майкл замка не взламывал.

— Откуда вы знаете, миссис Хэммит?

— Потому что я нашла ключ после ленча в день его смерти. В том самом месте, где он его и хранил, — в старой жестянке из-под чая на второй полке буфета. Я сунула его себе в карман, чтобы не потерялся, когда Дот будет убирать коттедж. В конце концов, бюро довольно ценное, и замок надо починить. Между нами, если бы Майкл не завещал его Грейс, я бы поставила бюро к себе и хорошенько бы за ним приглядывала.

— И ключ до сих пор у вас?

— Ну конечно. Никто о нем и не вспомнил, кроме вас. Но поскольку вы им так интересуетесь, можете забирать.

Она порылась в кармане юбки, и Дэлглишу на ладонь легло что-то холодное и металлическое. Миссис Хэммит открыла дверь и потянулась к выключателю. Внезапный свет заставил Дэлглиша зажмуриться, но уже в следующую секунду он отчетливо разглядел свою добычу: маленький серебряный ключик, привязанный к красной пластиковой прищепке для белья — такой яркой, что на миг коммандеру почудилось, будто его пальцы окрашены кровью.

Оглядываясь на первую неделю, проведенную в Дорсете, Дэлглиш вспоминал ее как череду обрывочных картинок, столь отличающихся от последующих образов насилия и смерти, что казалось, будто его жизнь в Тойнтон-Грэйнж шла на двух разных уровнях и в разное время. Эти первые, нежные, картинки в отличие от резких черно-белых стоп-кадров из жестокого фильма ужасов были насыщены цветами, чувствами и запахами. Он бродил по омытой морем гальке отмели Чезил: в ушах звенит птичий гомон и скрежет прилива, вдалеке на фоне неба вырисовываются черные скалы Портленда. Поднимался на склон гигантского земляного вала и потом — на открытую всем ветрам вершину: одинокая фигура, стоящая там, где в складках спрессованной земли сошлись четыре тысячи лет истории человечества. Сидел за поздним чаем в Дорчестере: за окном медленно тает в серых сумерках медовый осенний день. Мчался в машине по ночной дороге между зарослями золотистого папоротника и высокой неухоженной живой изгородью, а впереди призывно светились огни деревенского паба.