Он слушал, как дождь барабанит по крыше, как ветер завывает в дверях и ставнях, как размеренно падают капли на плитки пола – крыша протекала. Он прислушивался, не раздастся ли звук вертолета, но пока ничего такого не доносилось. Радио у него не было, и непонятно, знали они, где его искать, или нет. Искать они, конечно, будут, когда позволит погода, но не его самого, а штабной автомобиль, который унесло бешеным потоком. Возможно, на поиски уйдет несколько дней.

Он закрыл глаза и почти сразу начал засыпать. Но воспоминание о поражении не давало ему покоя, не отпускало его даже теперь, заполняя его сонный мозг картинами потопа и разгрома, мучило, возвращало туда, в тревожное бодрствование при беспрестанной боли. Он потер глаза; от грязной воды на руках остались песчинки, которые попали под веки. Он кое-как вытер один палец о грязное тряпье, лежавшее на кровати, и втер немного слюны в глаза: если разрешить себе заплакать, подумал он, то потом можно не остановиться.

Он посмотрел на девушку. Та делала вид, что приходит в себя. Жаль, что не было ни сил, ни желания подойти и ударить ее. Он слишком устал. К тому же получалось, что он собирается выместить на ней злость за поражение целой армии. Отколотить кого-нибудь (не говоря уже о беззащитной косоглазой женщине), чтобы хоть как-то уравновесить столь грандиозный провал? Жалкий поступок: если он останется жить, то всегда будет стыдиться.

Девушка театрально застонала. На ее тяжелое пальто полетела тонкая сопля. Он с отвращением отвернулся.

Он услышал, как она громко шмыгнула носом. Когда он снова повернулся к женщине, оказалось, что та злобно смотрит на него. Ее косоглазие, пусть и едва заметное, страшно раздражало его. Умытая и прилично одетая, эта девушка показалась бы даже хорошенькой. Но теперь она утопала в зеленом, запачканном от верха до низа пальто. Грязного лица почти не было видно – его скрывал отчасти воротник, а отчасти – длинные нечистые волосы: кое-где они приклеились к зеленому пальто из-за лоснящихся комков грязи. Девушка как-то странно шевельнулась на стуле – словно почесалась о спинку. Он не мог понять, проверяет она веревки или страдает от блох.

Вряд ли девушке велели его убить; судя по форме, она состояла во вспомогательных частях. Возможно, ей, оставленной во время отступления, пришлось прятаться – а сдаться в плен не давали страх, гордость или глупость. А потом она увидела штабную машину, которая боролась с бурным потоком. Попытка убить его была смелым, но глупым поступком. По чистой случайности она одним выстрелом прикончила водителя; другая пуля по касательной задела его голову, отчего он на секунду потерял сознание, а девушка тем временем, выбросив пистолет с пустой обоймой, прыгнула в машину с ножом в руке. Автомобиль, лишенный управления, сполз по скользкому травянистому склону в бурый поток.

Что за глупость! Порой героизм вызывал у него отвращение. Героизм был оскорблением для него, солдата, который взвешивает риски и принимает взвешенные, хитрые решения, основываясь на опыте и воображении: незаметный боец, ищущий не награды, а победы.

Машина накренилась и перевернулась, подхваченная буйной рекой, и он, все еще оглушенный выстрелом, оказался между задним и передним сиденьями. Девушка в толстом пальто почти погребла его под собой, не давая как следует замахнуться, – к тому же голова его гудела от пули, царапнувшей череп. Эта нелепая, недолгая, бестолковая схватка представилась ему миниатюрной версией гигантской неразберихи, охватившей его армию. Он нашел силы, чтобы отбить удар, но тесное пространство и тяжелое, обволакивающее пальто сковали его движения, не дали нужной свободы – а потом стало уже слишком поздно.

Машина ударилась о бетонную возвышенность, на которой стоял дом, и перевернулась; оба вывалились на щербатую серую поверхность. Девушка вскрикнула и подняла нож, который застрял в складках ее зеленого пальто, но его кулак к тому времени уже обрел прежнюю силу, и он с удовольствием соединил его со скулой девушки.

Та рухнула на бетон. Он повернулся и увидел, как бурые волны подхватывают лежащую на боку машину и несут ее вниз по пандусу, как она почти сразу же тонет.

Затем он опять повернулся к девушке, подавляя в себе желание пнуть безжизненное тело. Вместо этого он пнул нож, и тот, крутясь, улетел в реку следом за машиной.

– Вам не победить, – сказала девушка, сплюнув. – Вы не сможете победить нас.

И она сердито затряслась на стуле.

– Что? – сказал он, очнувшись от своих воспоминаний.

– Победим мы, – заявила она, яростно сотрясая стул, ножки которого заскрежетали по каменному полу.

«Зачем я привязал эту идиотку к стулу?» – подумал он.

– Возможно, вы правы, – устало произнес он. – Положение дел сейчас представляется… довольно паршивым. Вам от этого стало лучше?

– Ты сдохнешь, – пообещала девушка, пожирая его взглядом.

– Без всякого сомнения, – согласился он, глядя на потолок над кроватью: оттуда капала вода.

– Нас не победить. Мы никогда не сдадимся.

– Ну, в прошлом вас не раз побеждали.

Он вздохнул, вспоминая историю этой планеты.

– Нас предавали! – прокричала она. – Наши армии никогда не терпели поражения. Нам нанесли…

– Удар в спину. Я знаю.

– Да! Но наш дух никогда не умрет. Мы…

– Заткнись! – велел он, сбрасывая ноги с узкой кровати и поворачиваясь к девушке. – Я такую брехню уже слышал. «У нас украли победу», «В тылу оказались предатели», «Пресса была против нас». Дерьмо собачье… – Он провел пятерней по влажным волосам. – Только юнцы или полные идиоты считают, что войны ведут одни военные. Когда новости распространяются быстрее, чем скачет гонец или летит почтовая птица, воюет весь народ… или что там есть. Воюют ваш дух, ваша воля, а не солдат, топающий по земле. Но если проиграл – то проиграл, и нечего хныкать. Вы бы и на этот раз проиграли, если бы не этот сраный дождь.

Девушка набрала в грудь воздуха, а он поднял руку.

– И я не верю, что Бог на вашей стороне, – заключил он.

– Еретик!

– Спасибо.

– Надеюсь, твои дети умрут медленной смертью!

– Гмм, – произнес он, – не уверен, что это вообще может ко мне относиться, но даже если так, ждать придется долго. – Он снова рухнул на кровать, но потом снова поднялся; на лице его читался ужас. – Проклятье. Они, верно, забивают вам головы с самого детства. Говорить такие вещи просто омерзительно. А тем более женщине.

– Наши женщины мужественнее ваших мужчин, – язвительно заметила его противница.

– И все же вы размножаетесь. Выбор, видимо, ограничен.

– Пусть твои дети сдохнут в мучениях! – взвизгнула девушка.

– Ну, если это искренне, – вздохнул он, снова укладываясь, – то вот тебе мое самое страшное пожелание: чтобы ты и вправду была такой жопоголовой, какой кажешься.

– Варвар! Неверный!