Три жрицы сгрудились в углу моей пещеры. Их шепот шелестел в раковинах моих ушей, но я не могла разобрать, что они говорят. Они вернулись и встали передо мной на колени.

— Старухи рассказывали о черных амазонках, которые жили в Ливии, — сказала Левкиппа.

— И кастрировали мужчин косами, чтобы те были евнухами богини луны, — добавила Ипполита. — Это тебе поможет?

Ее прервала Левкиппа:

— А еще в Скифии были седоволосые жрицы, скакавшие в бой вместе с мужчинами, которые были их магическими амулетами и способствовали победе… Но когда мужчины возражали им, жрицы их убивали и сражались одни, наводя ужас на врага.

— Опиши их!

— Они все были красавицами, — сказала Артемисия. — Даже старухи.

— Амазонки всегда красавицы. Даже греки признают это, — добавила Левкиппа.

— Как я могу написать эпическую поэму, в которой действуют одни красавицы? Кто захочет слушать поэму, в которой одни красавицы? — крикнула я. — Уходите. Оставьте меня одну — я должна подумать.

Жрицы удалились, переговариваясь о чем-то между собой.

Задача казалась мне неразрешимой. Ели бы я пересказала все эти слащавые истории об амазонках, мне бы никто не поверил. Да их и никто не захотел бы слушать! Но если бы я сосредоточилась на древних легендах о кастраторшах и убийцах, царица наверняка приказала бы меня обезглавить или повесить. Или что там принято у амазонок. Я не могла сочинить ни строчки.

Мне нужна была амазонка-Одиссей — хитрая, умная, искусная, страстная, но с добрым сердцем. Героиня должна быть несовершенна, иначе как ее можно испытывать? Мы принимаем несовершенства в наших мужчинах. Мы даже любим их несовершенства. Нов женщинах нам нужно что-то другое. Мы хотим нечеловеческого совершенства. Но разве такое совершенство будет правдоподобным? Более того, разве оно вызовет любовь? Одиссей может быть изворотливым, его могут искушать сирены, он может быть слишком одержим гордыней, чтобы проявлять благоразумие, и тем не менее мы им восхищаемся. Чем больше в нем человеческих качеств, тем сильнее мы его любим. С героинями все иначе. Пенелопа настолько терпелива, что мы ушам своим не верим. Артемида абсолютно невинна, а Афродита чрезмерно похотлива. И тут я поняла, что если нет женщины-Одиссея, то ею должна стать я. Эта перспектива была настолько всеобъемлющей, что я опустила голову на пол пещеры и отдалась в объятия Морфея.

Той ночью, когда луна поднялась над землей амазонок, я спала без задних ног, и снилось мне, что я — амазонская жрица и лечу по небесам на спине Пегаса. Я видела, как мерцают звезды на черном небе, видела блестящий серп луны. Внизу была земля — Египет, Вавилония, Лесбос, Лидия, Крит, Тринакрия, Мотия. Все со своими обычаями, богами и богинями, борьбой за власть и войнами. Я знала, что на земле нет такого места, где все люди были бы добры и красивы, уж конечно, не на Лесбосе, откуда меня изгнали за то, что я жаждала свободы. Но еще я знала, что если люди не верят в существование такого места, где все добры и красивы, они отчаиваются перед жестокостью мира. Поэт должен пройти по узкой тропе, не впадая в крайности: изображать царство Аида, обещая Елисейские поля. Я не была уверена, что гожусь для этой цели. Нет, увидеть землю как царство Аида и мечтать о Елисейских полях, где все боги на твоей стороне, было не так уж трудно. Но как быть с человеческими слабостями? «Странно, как смертные люди во всем нас, богов, обвиняют, но не сами ли часто гибель судьбе вопреки на себя навлекают безумством», — пел Гомер. Но он давно умер. Никто его не осудит за эти слова. А вот живущий бард — другое дело.

Посреди ночи меня разбудила Праксиноя.

— Сапфо, я должна с тобой поговорить. Просыпайся! Просыпайся! Помнишь, ты сказала, что я могу выбрать свободу, когда захочу?

Я с трудом продрала глаза. Почему самые важные вопросы задают, когда ты наполовину спишь?

— Да.

— Я хочу остаться здесь и сделаться амазонкой. Я даже готова пожертвовать грудью, чтобы удобнее было стрелять из лука.

Она меня ошарашила. Я знала, что Праксиноя хочет получить свободу, но почему столь странным способом? Откуда у нее уверенность, что ей по силам такая жертва? Я хотела, чтобы она хорошенько подумала, но слова нужно было подбирать осторожно. Хоть я и пришла в ужас при мысли о том, что Праксиноя может потерять одну из грудей, которые я так часто целовала, я не хотела, чтобы она подумала, будто я собираюсь взять назад свое обещание дать ей свободу.

— Твои груди так прекрасны, — пробормотала я. — Уверена, ты сможешь стать превосходной лучницей и сохранив твою чудесную правую грудь.

— Это еще один аргумент в пользу того, насколько важна для меня эта жертва. Если бы у меня были уродливые груди, желание расстаться с одной из них было бы ничего не значащим жестом.

— Подумай хорошенько, Пракс, не принимай решения в спешке. — Сна у меня не было ни в одном глазу. — Назови мне все причины, по которым ты хочешь это сделать.

— Я с первых дней была предназначена в амазонки! Если бы они нашли меня брошенной на вершине холма, я уже была бы амазонкой. Мне нравится эта земля. Мне нравятся здешние женщины, и я чувствую себя здесь как дома — нигде прежде я себя так не чувствовала. Я хочу, чтобы ты тоже стала амазонкой и осталась здесь со мной. Я думаю, это наша судьба. Пожалуйста, скажи, что ты думаешь об этом!

— Пракс… я думаю, тебе следует хорошенько поразмыслить. Твое решение слишком поспешное. Мы здесь и пробыли-то всего ничего — откуда у тебя такая уверенность? Подожди — узнай амазонок получше. И тогда, если ты захочешь стать одной из них, я дам тебе мое благословение.

— Я уже всем сердцем чувствую, что я амазонка, — сказала Праксиноя. — Но если ты хочешь, чтобы я подождала и подумала, я согласна. Но сколько нужно ждать?

— Пока ты не будешь уверена.

— Но я уже уверена! — воскликнула Праксиноя. — Я чувствую себя здесь как дома. И мне кажется, что и ты тоже.

Когда я наконец окончательно стряхнула с себя сон, то решила, что мне весь этот разговор приснился. Но я ошибалась. Пока я спала в своей пещере, Праксиноя начала готовиться в амазонки. И теперь она хотела, чтобы я присоединилась к ней. Она и слышать не хотела о моих сомнениях.

— Я не вижу никаких оснований возвращаться в мир Родопис, фараонов и рабства, вавилонян и завоеваний. Если бы они нашли меня младенцем, я бы уже была амазонкой, и я уверена, что именно такая судьба и была мне предназначена. Жрица амазонок согласна. Она предсказала мое будущее, даже подтвердила предсказание по внутренностям большой морской птицы и сказала, что в душе я уже амазонка. Пусть она прочтет и твое будущее!

— Нет-нет, Праксиноя, пока еще рано, всему свое время. Сначала я должна написать «Амазониаду». Я не могу отнять и минуты от того труда, который возложила на меня царица. Я должна написать эпическую поэму об амазонках. А это нелегкая задача.

— Ты уже начала?

— Да, начала, — солгала я. — Я начала с самых древних легенд об амазонках.