Он проснулся перед рассветом, замерзнув и отлежав себе плечо. Перевернувшись, он попробовал снова заснуть, не смог – и встал. Страх, который он испытывал накануне ночью, теперь казался нелепым. Он храбро подошел к двери и распахнул ее: поляна лежала перед ним, серая и неподвижная при свете заходящей луны. Была уже середина октября, и кое-где трава сверкала, тронутая изморозью. Судя по положению луны, первые петухи уже прокричали. Ален несколько раз обошел вокруг церкви, топая ногами и размахивая руками, чтобы разработать мышцы, одеревеневшие за ночь, проведенную в кольчуге, а потом снова зашел внутрь и дремал еще час. Утренний хор лесных птиц разбудил его во второй раз.

Элин говорила, что Тиарнан, если он появится, должен прийти через час после рассвета. Ален снова подумал о тщетности своего прихода сюда и неохотно стал искать вход на колокольню. Он нашел его справа от алтаря, но внутри оказалась только приставная лестница, ведущая к единственному колоколу, с которого свисала веревка. Тут не было ни настила, на котором было бы удобно устроиться для ожидания, ни даже нормальных ступенек. Однако он все-таки забрался вверх по лестнице и устроился у стены, глядя сквозь плетеный щит, окружавший колокол. Поворачиваясь и вытягивая шею, он мог видеть всю поляну. Он съел еще кусок пресной лепешки и выпил разбавленного водой вина из фляжки. Он ждал не больше получаса, когда вдруг заметил стремительное движение на тропе, ведущей к проселку, а потом на поляну быстро вышел Тиарнан. На нем был его простой зеленый охотничий костюм, и он поднял капюшон, защищаясь от осеннего холода. От неожиданности Ален поперхнулся. Тиарнан направился было за часовню, но потом приостановился и пошел к дверям. У входа был укреплен небольшой колокол – добавление к тому, который висел у Алена над головой. Он издал ясный и мелодичный звон и затих. Ален, ожидавший, что его соперник снова появится на поляне, внезапно услышал его шаги в храме. Тиарнан пришел посоветоваться с отшельником, своим исповедником! Не смея пошевелиться, Ален сжал рукоять меча. Он пытался вспомнить, где именно оставил свой шлем – за дверью или у самого алтаря, на виду. Он попытался придумать какое-то объяснение тому, почему он оказался на колокольне часовни Святого Майлона. Самым неприятным было то, что если Тиарнан его обнаружит, то скорее всего сочтет это смешным.

«Неужели вы настолько меня боитесь, Ален де Фужер?» – скажет он со своей высокомерной улыбкой, и Ален снова окажется в нелепом положении: мужчина, который влез по приставной лестнице, прячась при появлении соперника.

Ален стиснул зубы и стал отчаянно молить святого Мало, чтобы никто не захотел позвонить в большой колокол.

Спустя минуту высокий мужчина в простом коричневом одеянии вышел из-за деревьев на той же тропе. Со своего наблюдательного пункта Ален ясно увидел аккуратную монашескую тонзуру в черных седеющих волосах. Отшельник Жюдикель оказался моложе, чем ожидал Ален. Он зашел в часовню, и спустя мгновение Ален услышал его голос, который очень ясно доносился из храма.

– Я так и подумал, что это ты, – сказал отшельник.

– Да пребудет с вами Бог, святой отец, – негромко отозвался Тиарнан. – У вас найдется для меня время?

Раздался вздох – и стало слышно, как кто-то опускается на колени.

– Ну конечно, найдется, сын мой.

– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил...

Ален содрогнулся и закусил костяшки пальцев. Ему совершенно не хотелось нарушать тайну исповеди, но он не осмеливался спуститься. Он зажал уши руками, но голоса звучали всего в нескольких шагах от него, и подлое, но непобедимое любопытство заставило его подслушивать.

Тиарнан серьезно признался в нескольких простительных грехах: резкости со слугой, гневом на какой-то судебный иск, вкушением мясного отвара в постный день. Священник терпеливо его выслушал, велел читать дополнительные молитвы и отпустил ему грехи. Наступило долгое молчание, а потом отшельник сказал:

– Значит, жена к тебе не вернулась?

– Нет, – ответил Тиарнан.

– А она придет говорить со мной?

– Она сказала, что, может быть, придет. Но мне кажется, что нет.

– Значит, на прошлой неделе ты ее видел?

– Я ездил в Иффендик в прошлый вторник. Она смотрела на меня так, словно я чудовище. Даже ее сестра наконец заметила, что между нами что-то не так. Когда пришло время ложиться спать, Элин... она даже не стала спать в одной комнате со мной. Я лег на полу, но она вся сжалась на кровати и вскрикивала, стоило мне пошевелиться. Я не смог этого вынести – уехал домой в середине ночи.

Вновь наступило молчание.

– Я знаю, что мне не следовало ей говорить! – с жаром воскликнул Тиарнан. – И конечно, мне не следовало говорить ей об этом так скоро. Она меня любила. Если бы мы прожили вместе хотя бы год, она не смогла бы так меня отвергнуть. Но ведь она обещала мне, что ничего не изменится!

– То, что ты ей рассказал, заставило бы измениться почти любого человека, – сухо проговорил отшельник. – Тиарнан, сын мой, Бог дал тебе искупление того, кто ты такой. Если ты сумеешь перенести его смиренно и отважно, то оно приведет тебя к его милости.

– Я переносил его смиренно! Я дал ей все, что она хотела: время, возможность подумать обо всем среди своих близких, деньги. Все, о чем она меня просила. Я езжу навещать ее у сестры, словно кающийся грешник, склонив голову. В ответ она, похоже, испытывает ко мне даже более сильное отвращение, чем вначале. Когда она уезжала в Иффендик, я думал, что это на неделю или на две, но она живет там уже больше месяца, и не похоже, чтобы она собиралась вернуться домой! Что мне делать, Жюдикель?

Помолчав, отшельник медленно сказал:

– Я прав, когда думаю, что твоя мать была двоюродной сестрой ее деда?

– Вы считаете, – отозвался Тиарнан резко, – что мне следует признать брак недействительным на основании кровного родства?

– Значит, ты можешь сделать так, чтобы его признали недействительным.

– Она меня об этом не просила.

– А ты это предлагал?

– Она об этом не просила! И я этого не хочу. Я женился на ней, потому что ей принадлежала большая часть моего сердца – и она по-прежнему ей принадлежит. Она не просила об этом, Жюдикель, а она ведь должна знать о такой возможности.

– Она – женщина и не бывала в судах. Ей могло не прийти в голову, что она может просить о таком.

После затянувшейся паузы Тиарнан сказал: – Ока все время повторяет: «Дай мне время, я пытаюсь понять. Дай мне время». Значит, она хочет понять и вернуться домой! И это такая безвредная вещь!

– Нет! – сурово ответил отшельник. – Это не так. Она уже причинила вред – и ей, и тебе. Только жестокий человек говорит истекающей кровью жертве: «Я же тебе говорил», – но, дитя мое, мне жаль, что ты не прекратил это много лет назад.

– Я не могу. Мне это необходимо. Я ненавижу запах моей кожи после того, как несколько недель провожу без этого, и все мои домашние начинают страдать от моей вспыльчивости.