– О нет! Я ничего не сказала о нашей встрече с ним. Я ведь помнила пожелание миссис Лоудер, – пояснила девушка.

– Но то касалось, – заметила ее приятельница, помолчав, – разговоров с Кейт.

– Да, но миссис Кондрип немедленно рассказала бы все Кейт.

– Зачем же? – она ведь, должно быть, терпеть не может говорить о мистере Деншере.

– Миссис Кондрип? Разве? – Милли задумалась. – Более всего ей хотелось бы, чтобы ее сестру убедили думать о нем как можно хуже, и если хоть что-то, что сама она может сообщить ей, будет этому способствовать…

Но тут девушка вдруг резко остановилась, словно ее собеседница могла в этом что-то увидеть. Однако ее собеседница видела лишь то, что интересовало сейчас ее саму.

– Вы хотите сказать, она немедленно проговорится? – Миссис Стрингем сочла, что Милли заботило именно это; но тогда возникал еще вопрос: – Как же может сыграть против него то, что вы с ним знакомы?

– Ох, откуда же мне знать? Важно будет не столько то, что мы знакомы, сколько то, что это было скрыто от чужих взоров.

– Ах, – произнесла миссис Стрингем, как бы желая ее успокоить, – вы вовсе не скрывали это от чужих взоров. И разве не мисс Крой в первую очередь скрывает это?

– Она же таит вовсе не мое с ним знакомство, – улыбнулась Милли.

– Кейт таит только свое? Ну что ж, тогда вся ответственность – на ней.

– Да, но ведь, – отвечала девушка, видимо не так уж последовательно, – она вправе поступать, как ей вздумается.

– Так ведь то же относится и к вам, моя дорогая! – улыбнулась Сюзан Шеперд.

Милли взглянула на нее так, будто та отличается прямо-таки архаичным простодушием, но как раз за это ее и любят.

– Мы же не ссоримся из-за этого, Кейт и я. Пока еще.

– Я только хотела сказать, – объяснила миссис Стрингем, – что мне непонятно, каков тут выигрыш миссис Кондрип.

– В возможности рассказать об этом Кейт? – Милли задумалась. – Я всего лишь хотела сказать, что сама не понимаю, что я-то от всего этого выиграю.

– Но все ведь непременно выйдет наружу – то есть что он знает вас обеих – раньше или позже.

Милли неохотно согласилась.

– Вы имеете в виду, когда он вернется?

– Он найдет здесь вас обеих, и, я так полагаю, вряд ли стоит от него ожидать, что он может «не узнать» одну из вас ради другой.

Ее слова поставили обсуждаемый вопрос на гораздо более жизнеутверждающую основу.

– Я могла бы как-то связаться с ним заранее, – предположила Милли, – могла бы, как они здесь выражаются, «сделать намек», что ему не следует меня узнавать, если мы встретимся. Или, вероятно, лучше всего, если меня здесь вообще не будет.

– А вам хочется от него бежать?

Странно было видеть, что Милли оказалась как бы наполовину готовой принять эту идею.

– Сама не знаю, от чего мне хочется бежать!

На слух старшей из женщин в тоне девушки прозвучало что-то, столь печальное и нежное, что – для Сюзан Шеперд – сразу же развеяло самую тень необходимости объяснений. Сюзан постоянно ощущала, что их отношения с Милли находятся как бы на плаву, подобно какому-нибудь южному островку посреди огромного теплого моря, представляющего, при любой мыслимой возможности, как бы внешние «поля», внешнюю сферу всеохватной эмоции; а результатом какого-то особого события могло быть то, что море поглотит островок: поля затопят текст. На миг их охватила огромная волна.

– Я последую за вами, в какую бы часть мира вы ни пожелали уехать.

Но Милли уже выбралась на сушу:

– Милая моя, верная Сюзи, до чего же я вас довожу!

– О, пустяки! Ни до чего вы меня не доводите… Пока еще.

– Разумеется, пока – нет. То ли еще будет!

– Вы меня не доводите, и совершенно напрасно делать вид, что вы вполне здоровы и крепки, – ответствовала милая верная Сюзи, которая вдруг осознала, что начинает ее понимать, – и что уже стали такой, какой я постоянно настаиваю, чтобы вы стали.

– Настаивайте, настаивайте – чем больше, тем лучше. Но ведь в тот день, как я стану выглядеть вполне здоровой и крепкой, какой вы хотите меня видеть, знаете ли? – продолжала Милли, – в тот самый день я почувствую себя достаточно здоровой и крепкой, чтобы нежно распрощаться с вами навсегда. Так ведь оно и бывает, – продолжала она мило расцвечивать свою речь, – когда даже твои самые «beauix moments»[5]не таковы, чтобы, по крайней мере, внешне казаться чуть веселее, чем красивое кладбище. Поскольку все последние годы я жила так, будто уже умерла, мне, несомненно, предстоит умереть так, будто я все еще живу, – что произойдет, как вы того мне и желаете. Так что, видите ли, – завершила она, – на самом деле вы никогда не будете знать, где я. Конечно, за исключением того случая, что меня не станет. Но и тогда вам будет известно лишь, где меня нет.

– Я бы умерла ради вас. Вместо вас, – сказала Сюзан Шеперд после минутного молчания.

– Спасибочки вам! Тогда оставайтесь здесь – ради меня.

– Но мы не можем остаться в Лондоне на весь август, даже на несколько следующих недель – не можем.

– Тогда мы едем обратно.

– В Америку? – Сюзи буквально побелела.

– Нет, за границу. В Швейцарию, в Италию – куда угодно. Говоря «останьтесь здесь ради меня», – продолжила тему Милли, – я хотела сказать – оставайтесь со мной, где бы я ни была, хотя бы мы порой даже не знали, где находимся. Нет, – настойчиво продолжала она, – я не знаю, где я, и вы никогда не узнаете, и это совсем не важно… И смею сказать, что вы правы, – она вдруг резко остановилась, – все обязательно должно выйти наружу.

Приятельница Милли готова была бы подумать, что девушка теперь шутит по этому поводу, если бы ее переходы от серьезности и печали к веселости не носили столь невыразимых оттенков, что контрасты у нее никогда не бывали резкими. Недостаточную серьезность она компенсировала недостаточной веселостью; то есть если временами она бывала не так серьезна, как могли бы желать того другие, зато в другие моменты она, уж конечно, не бывала такой непринужденной и покладистой, какой ей самой хотелось быть.

– Я должна выдержать испытание не дрогнув. Дело не в том, что это в любом случае выйдет наружу, – добавила она, – а в том, что миссис Кондрип поставит Кейт перед этим фактом так, чтобы повредить мистеру Деншеру.

– Но каким образом? – поинтересовалась ее собеседница.

– Ну как же? Если он притворяется, что любит ее…!

– А разве он всего лишь «притворяется»?

– Ну, я хочу сказать, если в чужих странах он забывает о ней настолько, чтобы подмазываться к другим людям…