– Не надо так разговаривать со мной! Посмотрите, ДТП с тяжелыми последствиями. Да, судимость погашена давно, но информация не предоставлена! Прямое нарушение федеральной нормы! Я здесь ничем помочь не могу, закон суров, но это закон! Распишитесь, пожалуйста…

– Че ты так прессуешь мужика, – возмутились одноклассники Ирины. – Накинулся на человека! Нормальный мужик, давай как-то решать, помочь надо, жалко человека!

– Совсем ничего нельзя сделать? Точно-точно? Может, посоветоваться с юристами и найти какой-то вариант? – поинтересовалась Ирина, которой тоже вдруг невыносимо жаль стало этого, по большому счету чужого, но так безнадежно страдающего и на ее глазах потерявшего почву под ногами человека.

Кузнечко молча, сгорбившись, отвернулся от всех и побрел по дороге обратно в деревню, забыв свой китайский меч на траве у колеса джипа.

Все стояли и молча смотрели ему в след. Через какое-то время его догнала тетя Маша, остановила, обняла одной рукой за шею, другой протянула горячую тарелку, накрытую полотенцем:

– Не переживай, сыночка, на вот пирожок, только с печи, скушай, скушай, родной! И вот у меня тыща есть, в заначке держала – возьми! Возьми, возьми! Тебе сейчас нужнее!

Тетя Маша сунула в одну руку Василию Сергеевичу пирожок, в другую затертую тысячную бумажку и еще раз обняла его за шею, гладя своей большой теплой ладонью по голове.

Необходимое послесловие

Вот, собственно и вся история про выборы, которая закончилась, не успев начаться. Стоит ли говорить, что Иван с Ириной поженились, а Ивану вручили именные командирские часы за помощь органам госбезопасности. Стоит ли говорить, что проблемы с деньгами на свадьбу и долгами Кузнечко Ежихин с легкостию невероятной решил с помощью царского перстня, за который ему неизвестный коллекционер заплатил столько, сколько Иван никогда не зарабатывал на выборах. Говорят, что коллекционер тот пожелал остаться инкогнито, но внешне очень походил на Павла Первого, только в современном костюме.

Стоит ли говорить, что про Кузнечко еще долго ходили самые нелепые слухи: то ли он сидел за свои долги в тюрьме, то ли его видели в Институте восточных языков на кафедре истории Китая, причем вместе с пенсионером Цаплей.

В общем, нет никакого смысла рассказывать про других участников истории, да и мало что у них изменилось в жизни. А вот что делать со всем остальным, ума не приложу. Это что же получается, два человека так погрузились в вопросы власти – и оба из нее исчезли, по всей видимости, безвозвратно. Провинция подарила им столько необычных встреч, мыслей и догадок, сколько у них, пожалуй, за всю жизнь не было. И, спрашивается, зачем? В чем, простите меня, смысл этой записанной на диктофон и слегка отредактированной хроники? Впрочем, сдается мне, что проявятся они еще оба, ох, проявятся! Ведь зачем-то рассказали мне эту историю, дали записать, разрешили напечатать! Лично я, увлеченный ей и посвященный во все ее чудесные перипетии, тешу себя только тем, что история «охотников за голосами» на самом деле еще не закончилась…

Павел Ибрагимович Фукс шел с работы и думал о себе и о себе подобных. Он был коренным российским чиновником, потому что, кроме как в Турции по горящим путевкам, нигде не бывал, а чиновники-гастарбайтеры – явление, мыслимое только для ООН, Евросоюза и прочих надгосударственных контор. Он был чиновником XXI века, потому что поступил на службу сразу после миллениума и был с Интернетом «на ты».

Работал Павел Ибрагимович Фукс начальником одного из комитетов в администрации славной Старо-Пупинской области.

Сначала, еще до царя Гороха, это был просто город Пупинск. Какой-то старинный князь заехал на гору, окруженную девственными и почти таежными лесами, поднял, как монументальный памятник, руку, но не вперед, а вверх, растопырив пальцы латинской буквой V, и на секунду задумался. Через секунду он громко сказал первое, что пришло в голову под взглядами верных однополчан-дружинников и вроде бы соответствовало торжественному моменту: «Сие место есть пуп земли, то есть Пупинск, и будет оно зело прекрасно и многолюдно. Рубите, короче, острог». И ускакал в леса ловить бескультурных аборигенов и облагать их справедливой княжеской данью на строительство славного города. Затем то там, то сям стали появляться новые Пупински: Новопупинск, Великий Пупинск, Нижний Пупинск, Пупинск-Залесский, Пупенштадт и Пупинобад. Самый первый, естественно, стал Старо-Пупинском, но пупинчане с самого сопливого своего возраста помнили, что истинный Пуп Земли – это они и их город, что и отстаивали смертным боем во всех внешних сношениях с другими городами, весями и зарубежными туристами.

Павел Ибрагимович, как коренной типичный пупинчанин, был в безопасных обстоятельствах искренним и эмоциональным человеком. Он шел со службы медленно, потому что не хотел дома смотреть телевизор и выходить в Интернет, а другого ничего после работы он делать и не умел, и не хотел, и не мог. Поскольку он был не очень главный чиновник, он уставал, ему приходилось много работать. Зато, конечно, он меньше огребал всяких чиновничьих неприятностей.

А не хотел Павел Ибрагимович смотреть телевизор за вкусным горячим ужином, который ему приготовит горячая и единственная – не как у среднеазиатских коллег – жена, только потому, что по телевизору, конечно же, будут очередной раз разоблачать чиновников. И главное – кто? Другие, самые главные чиновники! И даже их Самый Главный, с чьего портрета ежедневно смахивают пыль в каждом кабинете, за которого вся их чиновничья братия, собственно, и не жалеет живота своего в ежедневном служении. И вот Самый Главный, конечно же, не забудет в очередном сюжете сказать гражданам об очередных мерзопакостных явлениях в абстрактном чиновничестве. А потом очередного – на экран да на растерзание в блоги и форумы. Настроение от такой политики у Павла Ибрагимовича в последние месяцы становилось все хуже и хуже.

«Уйти с работы, что ли? Как такое возможно?» – думал он и мысленно обегал памятью людей, людишек и человечищ, которые встречались ему в ежедневных трудах и которые не имели такого, кхм-м, ярлыка – «чиновник».

«Это ж разве на них Самый Главный обопрется в замыслах и делах своих?! – поежившись, словно от холода, подумал чиновник. – Это ж тогда надо будет на Колыму ехать, к тетке по отцовской линии, дай Бог ей здоровья, – в тайге спасаться».

Тем временем Павел Ибрагимович уже стоял в прихожей собственной квартиры. Вынырнув вдруг из погружения в самого себя, он увидел перед собой супругу Алевтину Семионовну, белокурую и симпатичную, на зависть коллегам, женщину, которой сразу же с порога решительно заявил:

– Жена, я ухожу с работы.

– С банкета, что ли? – втягивая на ходу воздух в направлении мужа, спросила жена – чмок.

– Нет, трезвый – чмок, – ответил механическим поцелуем муж. – Даже в кабинете ничего выпить не осталось, вчера Модест Иваныч последнюю конфисковал, с квартальным отчетом бедняга встрял так, что без бутылки ни-ни. На грани срыва мужик, а Москва ждать не будет…